Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Я вздрогнул: одноногий паренёк
Стоял внизу — уверенный и ловкий,
На валенке единственном — конёк,
Прикрученный растрёпанной верёвкой.

В нелепом положении своём
Он выглядел таким невозмутимым.
Свободно оттолкнулся костылём
И покатил, повитый снежным дымом.

Вот он уже мелькает вдалеке,
Вот снова приближается, как веха,
Летящий на единственном коньке,
Сын нашего отчаянного века.

И он, и все товарищи его,
Скользящие навстречу или следом,
Привыкли и не видят ничего
Геройского, особенного в этом.

Звенит конёк, потом костыль стучит
И, как весло, мелькает над рекою.
Я проходил. Я тоже сделал вид,
Что каждый день встречается такое.

Укрывшийся шинелью длинной,
На девятнадцатом году,
Я задыхался от жасмина
В глухом разросшемся саду.

Навис над нами пышной тучей
И небо звёздное затмил
Ошеломляюще-пахучий,
Забытый армией жасмин.

Несовместимыми казались
Фигуры тёмные солдат
И эта лопнувшая завязь,
Собой заполнившая сад.

И на заросшем белом склоне,
В обозе, где-то не вдали,
Тонули средь жасмина кони,
Чихая, гривами трясли.

Земли разбуженная сила
В который раз цвела опять,
Но только некому нам было
В ту ночь жасмину наломать.

Над полусонным нашим строем
Потом кружились лепестки,
Они ложились ровным слоем
В стволы орудий, в котелки.

Плыл надо мной жасмина ворох,
И я жасмином весь пропах.
Он был сильней, чем дымный порох,
Чем пот солдатский и табак…

Не успевший загореть,
Белотелый, без рубахи,
Во дворе колол он плахи —
Любо-дорого смотреть.

Он работал в летний зной
У дощатого сарая,
Пот обильный утирая
Локтя тыльной стороной.

— Веселей давай ходи! —
Подавал он зычный голос.
(Рос дремучий рыжий волос
На плечах и на груди.)

Он поглядывал кругом,
Он колол легко, без спешки
И отпихивал полешки
Элегантным сапогом.

Он колол бы дотемна:
В нём, бурля, гуляла сила.
И дрова в сарай носила,
Как во сне, его жена.

Когда с настойчивостью старой
Мела за окнами пурга,
Он, взяв соседскую гитару,
Садился — на ногу нога.

Откашливаясь то и дело,
Он о солдатской пел судьбе,
Задумчиво и неумело
Аккомпанируя себе.

Он пел старательно и хрипло
С самим собой наедине
О том, что все же не погибла
Когда-то молодость в огне.

И видел: дым плывёт, как вата,
По большаку идёт солдат…
Он пел негромко, сипловато
И струны трогал наугад.

Сосну сломало ветром. Ей вовеки
Не выситься на этом рубеже.
Осина вновь пустила бы побеги,
А здесь — здесь всё потеряно уже.

Промчалась буря. Тихо-тихо стало.
Открылся голубеющий зенит.
Но, словно звон далёкого металла,
Чуть слышный стон всё в воздухе висит.

Ты живёшь в своей светёлочке,
Школа рядом, за углом.
Вместе с книгами на полочке
Синий гербовый диплом.

Ты сидишь на подоконнике,
Ясно слыша, как вдали
Две умелые гармоники
Спор жестокий завели.

Гармонисты здесь природные,
Созывают хоровод,
Как у нас поэты модные, —
Друга друг не признаёт.

И, смещая расстояния,
Отдаляя отчий дом,
Приближая милый дом,
Серебристое сияние
Излучается кругом.

Облака мерцают сизые,
Свет исходит от реки.
Все на диво белобрысые,
Спят твои ученики.

Будто льны на редкость спелые,
У девчонок по плечам
Волосёнки льются белые —
Впору северным ночам.

И тебе внезапно грезится,
Как в рождественский мороз
Мужики при блеске месяца
До Москвы вели обоз.

Шли с обветренными лицами,
Путь далёкий им не мил.
И стучали рукавицами.
И парнишка с ними был.

Он своими признан внуками
На века, не на года.
Он отсюда — за науками,
Ты с науками — сюда!

…Ты живёшь в своей светёлочке,
А за окнами — стеной
Всё сосёночки да ёлочки,
Берёзки ни одной.

Есть края разнообразнее,
Есть места куда бойчей,
Но на свете нет прекраснее
Плавных северных речей,
Белых северных ночей.

И сверкают ночи белые
Над твоею стороной,
Над озёрами Карелии
И над Северной Двиной.

Как над девичьей чистой постелью,
Плыл восход над землёй в тишине.
Был он будто написан пастелью
И дрожал на белёной стене.

Трепетал над полями-лесами,
Над росистыми крышами хат…
От него отделённый часами,
Перед вечером вспыхнул закат.

Не был он исключеньем из правил,
Но с огромною силой какой
Стёкла в окнах безжалостно плавил
И костры затевал за рекой.

Будто дню уходящему назло,
Он сурово вдали полыхал,
Не пастель с акварелью, а масло,
Остывающий тёмный накал.

…И у жизни такие законы:
На земле человек родился, —
В честь него не шагают колонны,
Транспаранты и флаги неся.

А умрёт — и печальные люди
Всё идут и идут… А порой
Громыхают винтовки в салюте
И рокочет оркестр духовой.

И единственной мыслью беспечной
Каждый душу залечивать рад, —
Что лежит ещё день бесконечный
Между вами, восход и закат.

Был самолёт упасть готов
Над краем пропасти.
Его крутящихся винтов
Дрожали лопасти.

Но сели, вырвались из тьмы,
Ушли от гибели.
И вот бутылку взяли мы
И пробку выбили.

Бутылку взяли не спеша
И пробку выбили
И, чтоб жива была душа,
На счастье выпили.

А в уголке варился суп
На жёлтом примусе,
И в воздухе различных круп
Витали примеси.

О, как приятно было нам,
В тулупы кутаясь,
Сидеть, смотреть по сторонам,
В деталях путаясь.

В глаза врачихины глядеть,
Большие, карие,
И всё шуметь, и всё галдеть
О той аварии.

Уже мы видели с трудом
Себя недавними…
Но вспомнится не этот дом
С резными ставнями,

Где засыпаем на полу
Мы от усталости, —
А под крылом густую мглу
Мы вспомним в старости.