Константин Ваншенкин - Женщина за стеной. Лирика

Всё, что не нужно, отойдёт,
Другим заполнится,
И лишь ревущий самолёт
Навек запомнится.

Хозяин, где я ночевал,
Да не обидится.
Пилота руки и штурвал
Лишь будут видеться.

Гудок трикратно ухает вдали,
Отрывистый, чудно касаясь слуха.
Чем нас влекут речные корабли,
В сырой ночи тревожа сердце глухо?

Что нам река, ползущая в полях,
Считающая сонно повороты,
Когда на океанских кораблях
Мы познавали грозные широты!

Но почему же в долгой тишине
С глядящей в окна позднею звездою
Так сладко мне и так тревожно мне
При этом гулком звуке над водою?

Чем нас влекут речные корабли?
…Вот снова мы их голос услыхали.
Вот как бы посреди самой земли
Они плывут в назначенные дали.

Плывут, степенно слушаясь руля,
А вдоль бортов — ночной воды старанье,
А в стороне — пустынные поля,
Деревьев молчаливые собранья.

Что нас к такой обычности влечёт?
Быть может, время, что проходит мимо?
Иль, как в любви, здесь свой особый счёт
И это вообще необъяснимо?

Зазвучали шорохи рассвета,
Небо слабо начало светлеть…
Разлюбила женщина — и это
Хуже, чем в дороге заболеть.

А ведь каково болеть дорогой!
Ты в жару не помнишь ничего,
И тебя на станции далёкой
С поезда снимают одного.

Ты ещё надеешься невнятно,
Что, пока стоянка пять минут,
Осмотрев, тебя они обратно
В твой вагон качнувшийся впихнут.

И поверить вот уже не в силах,
Чуя в сердце жуткий холодок,
Слышишь ты с брезентовых носилок
Поезда пошедшего гудок.

Ты потом поправишься. И вскоре
С самого утра и до темна
Будешь ты болтаться в коридоре
Около больничного окна.

Но гудок, как будто отрешённый,
Слёзы выжимающий из глаз,
Стёклами двойными приглушённый,
Ты ещё услышишь много раз.

…И кто-то слезу утирает,
И губы искусаны в кровь…
Но в день, как поэт умирает,
Он словно рождается вновь.

От зыбких случайностей быта
Теперь навсегда он вдали.
То раннее, что позабыто,
Внимательней мы перечли.

Не просто удачные строки,
Что можно всегда написать.
Но здесь уже вехи и сроки,
И Времени видно печать.

…Отправлюсь в дорогу и эту.
Скорей горевать перестань,
Садись поудобнее к свету
И книги мои полистай.

Нас нет — мы являемся снова,
Как будто открыты вчера,
И старое-старое слово —
Как будто едва лишь с пера.

Был в душе запечатлён,
Как при магниевой вспышке,
Головы её наклон,
Снег, налипший на пальтишке.

Я всё думал лишь о ней,
Даже чаще, чем вначале, —
Посреди летящих дней
И бессонными ночами.

Так я жил в наш трудный век,
Занят этим важным делом…
И очнулся… Падал снег.
Поле было белым-белым.

Мир стоял совсем иной,
Ровным светом душу полня.
Я подумал: «Что со мной?
Я её совсем не помню!»

Взгляд, шагов летящих звук,
Смех среди морозной пыли —
Стёрлось всё, как будто вдруг
Фотоплёнку засветили.

В лесу уже совсем темно,
Как в городке, где нету тока,
И только меж ветвей, высоко,
То здесь, то там блеснёт окно.

А в поле всё-таки светлей,
И, вверясь летнему покою,
Гуляют пары над рекою,
Средь вечереющих полей.

Особый, мудрый час земли.
Полям лиловым нет предела.
Для пользы или так, без дела,
Костёр пульсирует вдали.

На всём безмолвия печать, —
У молчаливых и болтливых,
Удачливых и несчастливых —
У всех потребность помолчать.

Порой, очнувшись, вскинут взгляд:
Ночь над рекою копит дымку,
Гуляют пары, все в обнимку, —
Любви задумчивый парад.

Как изнашивается платье,
Так с годами, от суеты,
Притупляется восприятье
Окружающей красоты.

На ветру, на холме высоком,
Ощущаю при блеске дня:
То, что раньше пронзало током,
Умиляет сейчас меня.

Западает сомненье в душу,
Что неправильно мы живём:
Там, где нужно смотреть и слушать,
Больше думаем о своём.

Я растерян, и я не знаю —
Неужели возможен час,
Где сама красота земная
Вообще не заденет нас?

Мне б дорогой пройти такою,
Чтоб в конце, погружаясь в сон,
Был, как в юности, потрясён
Далью, женщиною, строкою…

Грибы недавно отошли,
Теперь их тёмные грибницы
Под слоем хвои и земли —
Как неизвестные гробницы.

Звенят бубенчики зимы.
…Среди рыжеющих подпалин
Когда-то здесь гуляли мы
(Неужто я сентиментален?).

Вот так же близилась зима,
В лесу угадывались бреши,
И только, может быть, дома
Там, за рекой, стояли реже.

Нёс ветер листья, — видно, так
Он для снегов готовил ложе.
И был весь мир — какой пустяк!
Лет на четырнадцать моложе.

Прошедшим словно заворожены,
Другого всё ещё не открывая,
Мы тихо отходили от войны,
Глаз долго от неё не отрывая.

Мы, пятясь, отступали от неё,
Но и она не отставала тоже,
Входила в наше новое жильё,
Своей глухой реальностью тревожа.

Меня будила за полночь жена:
— Тс-с, не кричи… Забудь свои печали…
«Войну оставьте. Отображена!» —
Нас днём небрежно критики стращали.

Благословен знакомый с детства стих
И новый стих, дымящийся, как рана,
И тот, что возникает в снах твоих,
Как женщина, неясно и желанно.

Я рот от изумленья открывал,
Меня влекло ревущею рекою,
Строкою убивало наповал
И воскрешало тою же строкою.

Там, на моих дорогах молодых,
Меня ошеломляя то и дело,
Стих беспощадно бил меня под дых,
Хочу, чтоб вас хотя б слегка задело!

Мы в город приехали тот
Уже среди ночи.
Не зная, когда пароход,
Усталые очень.

Но вскоре уже налегке,
Протяжно зевая,
Мы шли через город к реке
По рельсам трамвая.

Негромкий вели разговор,
Судьбу не корили,
Смолили мы свой «Беломор»,
Ещё мы курили.