Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения
- Название:Поэмы и стихотворения
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения краткое содержание
В общем, стихотворения Шекспира, конечно, не могут идти в сравнение с его гениальными драмами. Но сами по себе взятые, они носят отпечаток незаурядного таланта, и если бы не тонули в славе Шекспира-драматурга, они вполне могли бы доставить и действительно доставили автору большую известность: мы знаем, что учёный Мирес видел в Шекспире-стихотворце второго Овидия. Но, кроме того, есть ряд отзывов других современников, говорящих о «новом Катулле» с величайшим восторгом.
Поэмы
Поэма «Венера и Адонис» была напечатана в 1593 году, когда Шекспир уже был известен как драматург, но сам автор называет её своим литературным первенцем, и потому весьма возможно, что она или задумана, или частью даже написана ещё в Стретфорде. Существует также предположение, что Шекспир, считал поэму (в отличие от пьес для общедоступного театра) жанром, достойным внимания знатного покровителя и произведением высокого искусства[20]. Отзвуки родины явственно дают себя знать. В ландшафте живо чувствуется местный среднеанглийский колорит, в нём нет ничего южного, как требуется по сюжету, перед духовным взором поэта, несомненно, были родные картины мирных полей Уорикшира с их мягкими тонами и спокойной красотой. Чувствуется также в поэме превосходный знаток лошадей и отличный охотник. Сюжет в значительной степени взят из «Метаморфоз» Овидия; кроме того, много заимствовано из «Scillaes Metamorphosis» Лоджа. Разработана поэма со всей бесцеремонностью Ренессанса, но всё-таки и без всякой фривольности. И в этом-то и сказался, главным образом, талант молодого автора, помимо того, что поэма написана звучными и живописными стихами. Если старания Венеры разжечь желания в Адонисе поражают позднейшего читателя своей откровенностью, то вместе с тем они не производят впечатления чего-то циничного и не достойного художественного описания. Перед нами страсть, настоящая, бешеная, помрачающая рассудок и потому поэтически законная, как все, что ярко и сильно.
Гораздо манернее вторая поэма — «Лукреция», вышедшая в следующем (1594) году и посвящённая, как и первая, графу Саутгемптону. В новой поэме уже не только нет ничего разнузданного, а, напротив того, всё, как и в античной легенде, вертится на самом изысканном понимании вполне условного понятия о женской чести. Оскорблённая Секстом Тарквинием Лукреция не считает возможным жить после похищения её супружеской чести и в длиннейших монологах излагает свои чувства. Блестящие, но в достаточной степени натянутые метафоры, аллегории и антитезы лишают эти монологи настоящих чувств и придают всей поэме риторичность. Однако такого рода выспренность во время написания стихов очень нравилась публике, и «Лукреция» имела такой же успех, как «Венера и Адонис». Торговцы книгами, которые одни в то время извлекали пользу из литературного успеха, так как литературной собственности для авторов тогда не существовало, печатали издание за изданием. При жизни Шекспира «Венера и Адонис» выдержала 7 изданий, «Лукреция» — 5.
Шекспиру приписываются ещё два небольших слабых манерных произведения, одно из которых, «Жалоба влюблённой», может быть, и написана Шекспиром в юности. Поэма «Страстный пилигрим» была опубликована в 1599 году, когда Шекспир был уже известен. Его авторство подвергается сомнению: возможно, что тринадцать из девятнадцати стихов написаны не Шекспиром. В 1601 году в сборнике Честера «Jove’s Martyr of Rosalind» было напечатано слабое аллегорическое стихотворение Шекспира(?) «Феникс и Голубь».
Поэмы и стихотворения - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
"Тут стала я стенать, рыдать, скорбеть,
Но он к моей груди приставил меч,
Велел мне все покорно претерпеть,
Иначе поклялся мне жизнь пресечь
И несмываемый позор навлечь;
Сказал, что не забудет Рим державный
Жены-распутницы конец бесславный.
"Был мощен враг мой и бессильна я,
А страх меня лишил последних сил;
Язык сковал мне бешеный судья:
О справедливости он позабыл.
Стал, как свидетель, клясться рдяный пыл,
Что соблазнен был мною. Беспощаден
Судья к ворам, коль сам он обокраден.
"О муж мой, оправданьям научи;
Скажи, как мне свой облегчить удел!
Хоть плоть моя осквернена в ночи,
Мой дух, как прежде, непорочно-бел:
Он поругания не претерпел,
Не покорился злу; незагрязненный,
Он пребывает в келье оскверненной".
Супруг, что честь и радость потерял,
Стоит безгласен, бледностью покрыт,
Скрестивши руки; взор печальный вял;
С губ восковых ни звука не слетит,
Хотя в груди отчаянье кипит.
Злосчастный, он достоин сожаленья,
В словах не обретая облегченья.
Как бурно мчащийся под мост поток
Скрывается от глаз в его пролет,
О камни бьется, грозен и жесток,
И вспять бежит и бешено ревет
(В теснинах ярость пенная растет), —
Так бурно рвутся вздохи Коллатина,
И вновь уходит в глубину кручина.
Немая боль супруга новый пыл
Страданьям придала. "О дорогой,
Своею скорбью пуще разбудил
Ты скорбь мою. Растет поток седой
От бурных ливней. Взор печальный твои
И вздохи сердце мне глубоко ранят;
Залить страданья — слез моих достанет.
"Во имя той, что сердцу твоему
Мила, Лукреции твоей, отмсти,
Молю тебя, преступнику тому.
Представь, что зло грозит, и защити.
Хотя меня ничем уж не спасти,
Пусть он умрет, и буду я отмщенной:
Щадя злодеев, оскорбим законы.
"Но прежде чем я назову его, —
Соратникам супруга говорит, —
Прошу вас, други мужа моего,
Клянитесь мне, что будет он убит.
Прекрасное деянье совершит
Разящий кривду. Похвалы достоин
За оскорбленье женщин мстящий воин".
Друзья в ответ на трепетный призыв
Охотно обещают помощь ей:
В них пробудился рыцарский порыв.
Узнать, кто враг, хотят они скорей.
Тяжелая задача перед ней.
"О, расскажите, — молит их уныло, —
Как смыть пятно, что я не заслужила?
"Мне растолкуйте, в чем вина моя:
Ведь только ужас мог меня склонить.
Душою чистая, смогу ли я
Смыть горький срам и честь восстановить?
Как мне себя пред вами обелить?
Очистится ручей от яда скоро;
Но как мне смыть с себя клеймо позора?"
Тут все твердят наперерыв, что грех,
Коснувшись тела, в душу не проник.
Но с грустною улыбкою от всех
Она бескровный отвращает лик,
Где скорбь видна, как на страницах книг.
"Нет, — молвит, — нет! Я падшему созданью
Не дам пример, достойный оправданья!"
Со вздохом горестным тут назвала
Тарквиниево имя. "Он… он… он…"
Сказать ни слова больше не могла;
Язык ей не покорен, дух смятен;
За вздохом вздох, за стоном рвется стон.
Но вот сказала: "Чрез него, злодея,
Вонзаю в грудь я нож рукой своею".
Тут, как в ножны, себе вложила в грудь
Жестокий нож и духу своему
Крылатому открыла вольный путь,
Чтоб он покинул смрадную тюрьму,
Отчизной стали б небеса ему.
И жизнь бессмертная вмиг излетела,
Без сожаленья оставляя тело.
Безмолвен, потрясен, окаменев,
Среди друзей ее супруг стоял.
Старик отец, смерть дочери узрев,
На труп самоубийцы, плача, пал;
А Брут из раны вытащил кинжал,
И хлынула потоком кровь густая,
Себе исход внезапно обретая.
На два ручья горячих разделясь,
Струилась кровь неспешною волной,
Вкруг тела обтекая и виясь;
Лежал, как остров, труп жены младой,
Безжизненный, холодный и немой.
Один ручей был рдян, другой же черен,
Как будто он насильем опозорен.
Вкруг черного, застывшего пятна
Образовался светлый ободок;
Казалось, кровь сама потрясена,
И слезы источил ее поток,
Лукреции оплакивая рок.
В другом ручье кровь оставалась алой:
Насилие, краснея, вспоминала.
"О дочь, о дочь моя! — рыдал старик. —
Тобой разрушенная жизнь была
Моей. Коль в детях жив отцовский лик,
Как буду жить, когда ты умерла?
За тем ли ты дар жизни приняла?
Коль раньше старых гибнут молодые,
Наследниками станем мы, седые.
"О зеркало разбитое, где я
Свой юный облик созерцал не раз!
Но вот оно померкло, и себя
Скелетом в нем увидел я сейчас.
Мой юношеский образ в нем погас.
О, красоту с собою унесла ты,
И не увижу, чем я был когда-то!
"О время, сгинь, останови свой ход,
Коль гибель шлешь до срока дорогим!
Иль смерть гнилая сильного пожрет
И жизнь оставит дряхлым и больным?
Со смертью старых к пчелам молодым
Отходит улей. Так живи, родная,
Чтоб умер я, тебя благословляя!"
Тут Коллатин очнулся; просит он,
Чтобы ему Лукреций место дал.
На хладный труп, что кровью обагрен,
Он пал, лицо к ее груди прижал;
Как мертвый, недвижимо он лежал.
Но стыд ему дыханье возвращает;
Он жизнь свою отмщенью посвящает.
Глубокие терзания души
Ему мешали долго говорить:
Томится скорбь в безмолвии, в тиши.
Стремясь себя словами облегчить,
Заговорил. Однако смысла нить
Запутана, слова звучат превратно,
И речь его темна и непонятна.
"Тарквиний!" — он твердил по временам,
Как бы стараясь имя растерзать.
Крепчает ветр, сопутствуя дождям,
И гонит он поток бурливый вспять.
Но ветер стих, и полил дождь. Так зять
И тесть стремятся превзойти друг друга,
Скорбя над дочерью и над супругой.
Тот и другой своей ее зовут,
Хотя навек она сокрылась в тьму.
"Она моя!" — твердит отец. Но тут
Муж возражает: "Нет, моя! К чему
Меня лишаешь прав? Я никому
Не дам рыдать над раннею кончиной:
Пристала скорбь по ней лишь Коллатину".
Отец рыдал: "Я жизнь доверил ей,
Она ж ее столь рано прервала!" —
"О горе! — Коллатин рыдал. — Моей
Женой была и ныне отняла
Жизнь у меня!" Их пеням нет числа,
"Супруга!", "Дочь!" над мертвою звучало.
И эхо: "Дочь!.. Супруга!" повторяло.
Брут, что из раны острый нож извлек,
Когда борьбу их скорби увидал,
Себя величьем, гордостью облек:
Безумия личину потерял
В ее крови. [37] Юний Брут, стремившийся низвергнуть царский род Тарквиниев, для безопасности прикидывался слабоумным.
Он римлян забавлял;
Как жалкий шут юлит перед владыкой,
Сограждан тешил речью вздорной, дикой.
В том поведенье тонкий был расчет.
Но тут отбросил он обычай свой
И разума принес нежданный плод.
Жалея Коллатина всей душой,
Он молвит: "Встань, скорбящий над женой!
Я, титулом безумца награжденный,
Даю совет, из опыта рожденный.
Интервал:
Закладка: