Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

Как последние капли дождя,

Дни-остаточки летние августа

Провожаем мы, взглядом найдя

Лист, плывущий, как лодочка с парусом.

Надеваем одежды теплей,

Зонт теперь, как ручной, – к пальцам ластится.

В ожидании дней-сентябрей

Вяжет мокрое платье Ненастьице…

Ветер с ветром ведёт разговор

О привычности тяжб Лета с Осенью,

И по улице кружится сор

Вдоль забора, что писан не прописью.

Дни-остаточки, как карамель,

Та, из детства, к кармашку прилипшая,

Ощущение сладких потерь

И чего-то, ещё не возникшего.

Ступеньки вниз, ступеньки вверх – обыденность,

Случайность встреч на энном этаже,

Вплелась в событий будних непредвиденность

И чувством отразилась в витраже.

В стекольно-леденцовом разноцветии

Кусочки нас, кусочки наших слов,

И ритм в груди отсчитывал столетия,

Очистив наше «раньше» от грехов.

Ступеньки вверх, ступеньки вверх – неистово,

В дыханье спазм, в слепом блужданье губ,

Сквозь витражи мы ангелами чистыми

Летим, чуть выше водосточных труб.

Не дотянули до небес немножечко,

Чтоб Тот, кто наверху, – благословил,

Ступеньки вниз, ступеньки вниз – итожится,

А на любовь нам не хватило сил...

Я не люблю вокзальной суеты,

Где смена лиц – как смена декораций,

Где действия – в отсутствии оваций,

И чьих-то встреч и проводов цветы.

Я не люблю вокзальной пустоты,

Перроны, продуваемые ветром,

Вопросы, что остались без ответа,

Признаний торопливых наготы.

Я не люблю вокзальной слепоты,

Где на часы обращены все взоры.

Бегу, вплетаясь в улочек узоры…

По улицам гулять не любишь ты.

Я не люблю тебя подолгу ждать,

Скрутив жгутом отчаянье и горечь,

И лгать себе, что ты приедешь вскоре.

Вокзалы не люблю… И провожать.

Нам не совпасть – ты любишь уезжать…

Осенний полдень – словно вольный стих.

Листает ветер мысли, как страницы

Истории о храме для двоих.

Не жди, она уже не повторится.

Пытаясь раствориться в блеске глаз,

Засохнешь, как библейский куст инжира.

Мы лучшие для тех, кто верит в нас,

Для прочих мы – всего лишь пассажиры.

Земля, впитав надежду и любовь,

Чиста, а потому опять красива.

Сценарий переписывают вновь

Дожди каллиграфическим курсивом.

И лучшего лекарства не найти

От злобы, от обид и просто боли,

Чем в сердце – ощущение Пути.

Я верю. Я иду. И тем доволен.

Рассвет, словно сказкой осенней навеян,

В обеденный полдень садится за стол.

Никто до тех пор умереть не посмеет,

Пока не узнает, откуда пришёл.

А я – паучок на серебряной нити,

И веру в тебя называю судьбой,

И, дверь закрывая в земную обитель,

Уже никогда не расстанусь с тобой.

Вопрос «почему» – самый трудный из всех,

Я знаю ответ, только он не поможет.

Сегодня со мной и тревога, и смех;

Как близкие, мы друг на друга похожи.

Но чудо имеет условный предел:

Я к роли приятеля вновь привыкаю.

Ты злишься за то, что от будничных дел

Тебя без особой нужды отвлекаю.

А ночью, когда разводные мосты

Вчерашней печалью блеснут на изломе,

Захочется в горестный миг пустоты

Набрать затерявшийся в памяти номер.

И я телефонную трубку сниму,

Мой голос отправится вслед за монетой;

Единственный детский вопрос «почему?»

Аукнется истиной: «Ждите ответа…»

Со скрипом открываются врата,

Приходит долгожданный час расплаты.

И вот уже сбывается мечта,

Но что считать конечным результатом?

Земля, что так сурова и груба,

Запомнится по истинным приметам,

И в новой роли прежняя судьба

Потянется к неузнанным секретам.

Так цель определяется в борьбе,

В осколках Абсолютного, и даже

Моя душа завещана тебе,

В нужде и в серебре – одна и та же.

А выводы оставим на потом,

Пусть кто-то критикует нашу повесть.

И в вымученном счастье, и в простом

Для сердца безусловна только совесть.

Я был подобен речке подо льдом.

Там, в глубине, она жила, дышала,

А сверху – в белом панцире литом —

Холодное спокойствие внушала.

Я был уверен, что не по-мужски,

(Что равносильно самообнаженью

Нашествие любви или тоски),

Раскрыть души порывы и движенья.

Жизнь предъявляет новые права.

Мир бел и розов, чёрен и оранжев,

И я не прячу от тебя слова,

Которыми пренебрегал я раньше.

И ты со мной. И вот за годом год

Идёт во мне весенний ледоход.

Город мой, я для тебя – чужак.

Мне знакомы улицы ночные,

Парни и девчата озорные,

Только жизнь моя течёт не так.

Петербург – ты в хаосе, как все

Города растерзанной России.

…А хотелось музыки Россини,

Видеть город в красочной красе.

Петербург, ты чужаку не рад.

Изменили наименованье!

В паспорте моём воспоминаньем

Остаётся: «Город Ленинград».

Трусишки, панамка и жёлтый песок.

А из-под панамки – смешной голосок:

– Не надо песочек здесь, дядя, топтать.

Я прутиком буду коня рисовать.

– Но ты рисовала вчера здесь коня.

– А он не выходит никак у меня.

Сегодня я маму просила помочь,

Она рассердилась. Ты – папина дочь,

Упряма, как папа, а папа – как пень…

И выброси палку, панамку надень.

Малышка, конечно же, мама права.

Твой папа упрямый, тебе уже два,

А ты была с папой один только день.

Был деревом папа, теперь же он – пень.

Забыли – срубили! И знать не хотят,

А корни – живые и очень болят.

Вздохнул, помолчал, ничего не сказал,

Взял прутик у дочки… и конь вдруг заржал!

И слышали звонкое ржанье одни

На всей шумной улице только они.

Если срезается в сетку подача,

Рвёт перепонки вам свист оглушительный,

Жизнь, хоть и катится спущенным мячиком,

Всё же прекрасна и удивительна!