Коллектив авторов - Поэтический форум. Антология современной петербургской поэзии. Том 2

…Не ржавыми оковами событий,

А золотом прозрений и открытий!..

Не определяет судьбы мира,

Изгнана на свой чердак под крышей.

Грустно за Поэзию, чья лира

Не нужна, хотя дана нам свыше.

Но она умелою рукою

Вышивает по канве событий

Свой узор затейливой строкою,

«Золотом прозрений» и наитий.

…Чтоб засиять на вечном небосклоне

«Улыбкою Чеширского кота»!

Остатки кофе вылила на блюдце,

Похожее на полную луну.

Остатки кофе вылиты на блюдце

Рукою торопливо… Блажь, каприз…

Кто ж знал, чем это может обернуться,

Что случай приготовил нам сюрприз.

Вдвоём сидим и наблюдаем чудо,

Дурёхи, отвести не в силах глаз.

Волшебная попалась нам посуда —

На блюдечке улыбка разлилась.

Воображенью нужен только повод,

Оно в разладе с логикой простой:

Мне почему-то вспомнился тот город

И кофе тот, божественно густой, —

Подобие любовного напитка,

Того, что предназначен лишь двоим,

И человек, что был моею пыткой,

Был счастьем и мучением моим…

Возможно, центр магического круга —

Наш столик, где давно уже вдвоём,

Взволнованные, мы сидим с подругой,

Допили кофе и чего-то ждём.

Её рукой, изящною и гибкой,

Узор волшебный создан неспроста…

А с блюдечка сияла нам улыбка,

Наверное, Чеширского Кота.

…Ромашек позднее цветенье

И белых лилий хрустали.

Там – детства светлая планета,

Ромашек – целые поля,

Там бесконечно длилось лето,

Тянулись к небу тополя.

Ткал август лета паутинки,

Манил залив, ведь там, вдали,

Сияли жёлтые кувшинки

«И белых лилий хрустали»…

Душа моя твердит упрямо,

Что это вовсе не конец,

Там дом, поёт там песни мама

И что-то мастерит отец.

Ирине Талунтис

Там, где к воде склонились ивы,

Давным-давно большой медведь

Сошёл воды попить к заливу,

Чтоб тут же камнем замереть.

Большой лобастой головою

Навеки он к воде приник

И шепчется с водой живою,

Пока безмолвствует тростник.

Вглядись внимательнее в юность —

Двойной ведёт от камня след…

Там мы с тобою разминулись,

Однажды… и на сорок лет.

Гость незваный на жизни весёлом пиру,

Чашу горькую тихо приемлю.

Дней моих календарь шелестит на ветру,

Лепестки осыпая на землю.

Золотых там немного. На пальцах руки

Можно счесть, не собьёшься со счёта,

Но под мрачною грудой свинцовой тоски

Не померкла на них позолота,

Согревают лучами, искрясь и маня

Всеми красками светлого рая…

Утешают. А может быть, дразнят меня,

Искушая надеждой... Не знаю.

Говорят, Земля когда-то представлялась людям плоской,

И они изображали и, возможно, неспроста,

Реки, горы и долины на тарелочке в полоску,

А тарелку эту тащат три задумчивых кита.

Но потом путём наитий, вычислений и открытий

Доказали – это сфера, отнесли в разряд планет.

И с тех пор Земля, как надо, по своей плывёт орбите,

Так что, предки, извините, – здесь китов и рядом нет…

Но сегодня мне приснилось, это было очень странно,

Что Земля – огромный мячик над космической рекой,

А на нём рисунок виден: континенты, океаны, —

И дельфины в мяч играют… Ну, к чему бы сон такой?

Октябрь.

Сквозь листопад Михайловского сада

В окладе золотом уходит в небо храм.

Железные цветы, – вплетённые в ограду —

Все в жёлтых мотыльках, прильнувших к лепесткам.

В мозаике листвы, на хрупком покрывале,

Лежит убогий бомж – избитый и ничей,

Сегодня в храм войти ему опять не дали,

В последний раз войти – согреться у свечей.

В обрубках пальцев рук он жёлтый лист сжимает.

Прохожие идут. На храм кладут кресты.

Звенят колокола... Бродяга умирает,

И смотрят на него железные цветы.

Железные цветы – тюльпаны, хризантемы…

А он в своём раю... У каждого свой рай.

В его раю весна. Там, у ворот Эдема,

Черёмухи цветут, бушует Первомай.

В руке его флажок… внизу смеется мама.

Он, маленький совсем, – на шее у отца…

А люди всё идут… и крестятся у храма,

И кутают в плащи железные сердца.

Алым солнцем истекал закат.

Каждый яр окопом был и дзотом.

И свинцовый дождь косил солдат

Межнациональной нашей роты.

Силы были слишком неравны.

Погибали. Но не отступали.

Пал последний... Пал за честь страны.

Шагинян, а может Мосхавале...

Гончарук, Зозуля или Плятт,

Лифшиц, Исмаилов… Неизвестно.

И неважно – просто НАШ солдат.

По-советски правильный и честный.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Догорал закат один на всех.

Догорала хатами деревня.

Красный снег… Фашистов чёрный смех…

Виселицы прямо на деревьях…

По сугробам мчались босиком

Полем к лесу мальчики-подранки,

Загнанные... Падали ничком...

Падали – под гусеницы танка...

Детской кровью опьянённый вдрызг,

Фриц не знал, что близится расплата...

Из небытия, из алых брызг

Вырос ОН с карающей гранатой —

Гончарук, Зозуля или Плятт,

Хайми, Сакалаускас, Плисетский,

Иванов... Неважно – наш солдат!

Правильный и храбрый – по-советски!

Детские закаты на снегах

Тень его к отмщению воззвали.

Он стоял – на сломанных ногах,

Шагинян, а может, Мосхавале...

За тебя стоял и за меня...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Из металла камня и бетона.

Перед ним у вечного огня

Развевались гордые знамёна.

Но когда пошёл на брата брат,

Разрывая Родину на пазлы,

Сыновья и внуки тех ребят

Подогнали краны да КамАЗы...

Загудели пилы, трактора,

Заработал мощный экскаватор.

С помощью взрывчатки «мастера»

Добивали стойкого солдата.

И лежал поверженный солдат...

Мимо проходили, проезжали

Шагинян, а может Мосхавале...