Альфред Теннисон - Волшебница Шалотт и другие стихотворения

And we came in an evil time to the Isle of the Double Towers,
One was of smooth-cut stone, one carved all over with flowers,
But an earthquake always moved in the hollows under the dells,
And they shock’d on each other and butted each other with clashing of bells,
And the daws flew out of the Towers and jangled and wrangled in vain,
And the clash and boom of the bells rang into the heart and the brain,
Till the passion of battle was on us, and all took sides with the Towers,
There were some for the clean-cut stone, there were more for the carven flowers,
And the wrathful thunder of God peal’d over us all the day,
For the one half slew the other, and after we sail’d away.

And we came to the Isle of a Saint who had sail’d with St. Brendan of yore,
He had lived ever since on the Isle and his winters were fifteen score,
And his voice was low as from other worlds, and his eyes were sweet,
And his white hair sank to his heels and his white beard fell to his feet,
And he spake to me, ‘O Maeldune, let be this purpose of thine!
Remember the words of the Lord when he told us ‘Vengeance is mine!’
His fathers have slain thy fathers in war or in single strife,
Thy fathers have slain his fathers, each taken a life for a life,
Thy father had slain his father, how long shall the murder last?
Go back to the Isle of Finn and suffer the Past to be Past.’
And we kiss’d the fringe of his beard and we pray’d as we heard him pray,
And the Holy man he assoil’d us, and sadly we sail’d away.

And we came to the Isle we were blown from, and there on the shore was he,
The man that had slain my father. I saw him and let him be.
О weary was I of the travel, the trouble, the strife and the sin,
When I landed again, with a tithe of my men, on the Isle of Finn.

Я сызмала знал своего врага — не зная его лица;
И я отомстить поклялся тому, кто убил моего отца.
Я вырос и выбрал верных бойцов, готовых идти за мной,
Был каждый из них осанкою царь, отвагой и силой — герой.
И каждый умел сражаться на суше и на корабле,
И славился доблестью рода, древнейшего на земле.
На острове среди моря жил враг мой (да сгинет он!)
Который убил моего отца за день, как я был рожден.

И вот уж остров, где жил мой враг, явился нам сквозь туман;
Но шквал внезапный унес корабль в неведомый океан.

И мы приплыли, в волнах проблуждав, к Острову Тишины,
Где вал океанский беззвучно бил в прибрежные валуны,
Где без журчанья струились ручьи, где с каменного плато,
Весь в брызгах, рушился вниз водопад, но грома не слышал никто,
Где тополи и кипарисы росли, не ведая гула бурь,
Где возносила ветви сосна в заоблачную лазурь,
Где жаворонок не мог запеть, взмывая в небо с земли,
Где петух кукарекать и бык мычать и пес брехать не могли.
И мы обошли весь остров кругом, прошли из конца в конец,
Казался он прекрасным, как жизнь, но был немым, как мертвец.
И наши собственные голоса для собственных наших ушей
Звучали в этом проклятом краю как писк летучих мышей.
Могучие, с крепкой грудью мужи, чей оглушительный крик
Мог в битве сотню бойцов увлечь против тысячи пик,
Вскипали гневом, безумно ярясь на друга, как на врага, —
Пока не покинули мы, наконец, опасные берега.

И мы приплыли на Остров Птиц, в которых вселился бес,
Их стаи, по-человечьи крича, будили берег и лес.
Они кричали с высоких ветвей несколько раз на дню,
И при каждом крике ломался плуг и хлеб засыхал на корню,
И дохла скотина, и крыша текла, и вспыхивал дом огнем,
И замертво падал путник в лесу, как будто сразил его гром.
И этот крик заражал сердца такой враждой, что друзья,
Крича, выхватывали мечи, друг друга насмерть разя.
Едва я смог их разнять и забрать подальше от той земли.
Мы бросили мертвых на берегу и раненых только спасли.

И мы приплыли на Остров Цветов; еще средь моря донес
К нам ветер, привеявший из-за волн, благоухание роз.
Там желтый утесник и страстоцвет росли на уступах скал,
И склоны прибрежные алый вьюнок гирляндами обвивал;
И конус самой главной горы, ее ослепительный пик
Был лилиями, как покрывалом, укрыт, и этот цветущий ледник
Царственных лилий переходил ниже по склону в костер
Маков, тюльпанов и красных роз, в их самоцветный узор;
Ни рощи там не было, ни деревца: только лавина цветов
От верха горы до синей волны, плещущей у берегов.
И мы катались на ложе цветов, блаженством упоены,
И распевали про Финна-вождя саги седой старины,
Облеплены золотистой пыльцой от головы до ног…
Но горло жгло, и хотелось пить — о хоть бы воды глоток!
О хоть бы какой-нибудь свежий плод — не все ж цветы да цветы!
И мы прокляли этот остров бессмысленной красоты,
И мы рвали цветы, и топтали цветы, чтобы больше они не росли;
И, гневные, взошли на корабль и уплыли от той земли.

И мы приплыли на Остров Плодов, похожий на дивный сад;
Прельщая пурпуром и янтарем, свисал с ветвей виноград,
И теплая дыня, как солнечный шар, лежала на смуглом песке,
И смоквы манили от берега прочь, теряясь в ближнем леске;
И надо всем возвышалась гора, как самоцветный трон,
Был воздух над ней ароматом слив и груш золотых напоён,
И ягоды, рдея гроздьями звезд, сверкали над головой;
Но были плоды и гроздья полны отравой тайной, хмельной.
А на вершине горы был сад из яблоневых дерев,
Плоды невиданной величины теснились в кронах, созрев,
Так плотно, что щелочки для листа не оставалось внутри,
И были яблоки жарче стыда, румяней самой зари.
Три дня мы впивали опасный хмель, вкушали сладкую сыть,
Пока не схватились вновь за мечи и стали друг друга разить;
Но я ел мало — и, как дошло до драки, встал поперек,
Напомнил про смерть своего отца и на корабль их увлек.

И мы приплыли на Остров Огня; был виден издалека
Средь моря высокий огненный столп, вздымавшийся под облака;
Но, привороженные чудным огнем, едва мы стоять могли
На этом дрожащем, как трус в бою, шатучем клочке земли;
Весь остров словно ходил ходуном, и некоторые, не стерпев
Качанья земли и гула огня, бросались в огненный зев;
Мы спешно отплыли — и в глубине прозрачной, как воздух, воды
Узрели волшебные города, башни, дворцы и сады,
Там в волнах какой-то прекрасный рай просвечивал нам со дна,
Как образ иных, блаженных времен и грезы вечного сна!
И я не успел и слова сказать, как трое лучших из нас
Прыгнули в море вниз головой — и образ райский погас.

И мы приплыли на Остров Даров, где низко плывут облака,
Где каждое утра прямо с небес протягивается Рука
И раскрывает ладонь и кладет рядом с каждым, кто спит
Или встает ото сна, его хлеб, чтобы весь день был он сыт.
О славный остров! Журчание струй! Блаженные щедрые дни!
И мы вспоминали доблесть отцов и подвиги нашей родни,
И мы распевали саги отцов, у кромки моря бродя,
И славили, сидя возле костров, сраженья Финна-вождя.
Но вскоре приелся хлеб даровой, пришла за скукой тоска,
И нам опротивел Остров Даров и утренняя Рука,
И нам надоело бродить и зевать и восхвалять старину,
Мы стали играть — поначалу в мяч, потом — для потехи — в войну,
Опасная эта игра для тех, кто страстью битв обуян!
Мы стерли кровь со своих мечей и вновь ушли в океан.