Тимур Кибиров - Стихи

Как бы платоновских идей
Загробный чистый мир,
В прохладной смоются воде
И пыль, и вонь, и жир!

Нырнуть бы в эти облака
И кануть без следа…
Но там я вижу дурака,
Он просится – сюда!

In summertime on Bredon
The bells they sound so clear;
Round both the shires the ring them
In steeples far and near,
A happy noise to hear.

Here of a Sunday morning
My love and I would lie,
And see the coloured counties,
And hear the larks so high
About us in the sky.

The bells would ring to call her
In valleys miles away:
'Come all to church, good people;
Good people, come and pray.
But here my love would stay.

And I would turn and answer
Among the springing thyme,
'Oh, peal upon our wedding,
And we will hear the chime,
And come to church in time.

But when the snows at Christmas
On Bredon top were strown,
My love rose up so early
And stole out unbeknown
And went to church alone.

They tolled the one bell only,
Groom there was none to see,
The mourners followed after,
And so to church went she,
And would not wait for me.

The bells they sound on Bredon
And still the steeples hum.
'Come all to church, good people, —
Oh, noisy bells, be dumb;
I hear you, I will come.

С вершины Бридон-Хилла
Слышны колокола.
Со всех церквей окрестных,
Из каждого села —
Тебе, Господь, хвала!

Но я с подругой милой
Взошел не для того
На этот холм, заросший
Медвяною травой,
Чтоб глас услышать Твой!

Колокола взывали
К безумным юным нам:
«Приидите, миряне,
Приидите во храм!»
Но мы остались там.

И я смеясь ответил:
«Что нам во храме том?
Звоните к нашей свадьбе —
За свадебку мирком.
Мы раньше не придем!»

Но раньше, много раньше
Она во храм пришла.
Над Бридон-Хиллом стыла
Рождественская мгла.
И выла, и мела.

И колокол ударил,
И был обряд свершен,
Но был моей невесте
Не слышен тяжкий звон —
Усопших крепок сон.

И вновь над Бридон-Хиллом
Сияет синева,
И снова зеленеет
Медвяная трава.
И благовест взывает:
«Прийди! Она жива!»

The street sounds to the soldiers' tread,
And out we troop to see:
A single redcoat turns his head,
He turns and looks at me.

My man, from sky to sky's so far,
We never crossed before;
Such leagues apart the world's ends are,
We're like to meet no more;

What thoughts at heart have you and I
We cannot stop to tell;
But dead or living, drunk or dry,
Soldier, I wish you well.

Ну почему не Честертон,
Не Донн, не Вальтер Скотт?!
С какого перепугу он
К себе меня влечет?

На кой мне этот пессимизм,
И плоский стоицизм,
И извращенный эротизм,
И жалкий атеизм?

Зачем же про себя и вслух
Я эти песни пел?..
О, где б ты ни был, бедный дух,
Professor, I wish you well.

The lads in their hundreds to Ludlow come
in for the fair,
There's men from the barn and the forge
and the mill and the fold,
The lads for the girls and the lads for the liquor
are there,
And there with the rest are the lads that will
never be old.

There's chaps from the town and the field and
the till and the cart,
And many to count are the stalwart, and many
the brave,
And many the handsome of face and the handsome
of heart,
And few that will carry their looks or their
truth to the grave.

I wish one could know them, I wish there were
tokens to tell
The fortunate fellows that now you can
never discern;
And then one could talk with them friendly and
wish them farewell
And watch them depart on the way that they
will not return.

But now you may stare as you like and there's
nothing to scan;
And brushing your elbow unguessed-at and
not to be told
They carry back bright to the coiner the mintage
of man,
The lads that will die in their glory and never
be old.

Когда я подросшую Сашку не мог
убедить
Гулять в лесопарке, я вынужден
был проводить
На детской площадке часы, про себя
матерясь.
Жужжали мамаши… Но я не об
этом сейчас.

Как в песне поется: «Вдруг сердце
забилось в груди!
Мальчишки, мальчишки, что будет
у вас впереди?»
Я с тихой тоской ясно видел, что выйдет
из них,
Мальчишек драчливых, девчонок
плаксивых таких.

Из той воображалы, конечно же, вырастет
блядь,
А этот жиртрест – пиар-менеджер,
сразу видать,
А рева-корова какой-нибудь
станет главой,
Один из близняшек – ментом,
журналистом – другой.

А жадина эта, говядина, будет
как раз
Нормальной мамашей. Но я не
об этом сейчас.
Сейчас я об ужасе тихом, что был
наречен
Ахматовой Анной Андреевной —
бегом времен.

Say, lad, have you things to do?
Quick then, while your day's at prime.
Quick, and if 'tis work for two,
Here am I, man: now's your time.

Send me now, and I shall go;
Call me, I shall hear you call;
Use me ere they lay me low
Where a man's no use at all;

Ere the wholesome flesh decay
And the willing nerve be numb,
And the lips lack breath to say,
'No, my lad, I cannot come.

Только свистни – видит Бог —
Я примчусь тебе помочь!
Я бы так тебе помог!
Но тебе свистеть невмочь.

Сам «На помощь!» я кричу
Про себя и про тебя
И беспомощно молчу,
Лишь губами шевеля.

Там, в сиянии миров,
Наш помощник, где-то там.
Ну а «тайный жар стихов»
Не поможет больше нам.

This time of year a twelvemonth past,
When Fred and I would meet,
We needs must jangle, till at last
We fought and I was beat.

So then the summer fields about,
Till rainy days began,
Rose Harland on her Sundays out
Walked with the better man.

The better man she walks with still,
Though now 'tis not with Fred:
A lad that lives and has his will
Is worth a dozen dead.

Fred keeps the house all kinds of weather,
And clay's the house he keeps;
When Rose and I walk out together
Stock-still lies Fred and sleeps.

«Как больно и как верно!» – так
Гандлевский бы сказал,
Когда б о Розе Харланд он
Однажды прочитал.

Но есть больнее и верней
Пословица одна,
Здесь с осетинского она
Мной переведена:

«Всегда у тех, кто нелюбим,
– Всегда и навсегда! —
Противно шаркает нога
И чавкают уста!»

Ах, как же нелюбовь слепа!
А я, забыв о том,
В прихожей шаркал у тебя
И чавкал за столом.

Along the field as we came by
A year ago, my love and I,
The aspen over stile and stone
Was talking to itself alone.
'Oh who are these that hiss and pass?
A country lover and his lass;
Two lovers looking to be wed;
And time shall put them both to bed,
But she shall lie with earth above,
And he beside another love.

And sure enough beneath the tree
There walks another love with me,
And overhead the aspen heaves
Its rainy-sounding silver leaves;
And I spell nothing in their stir,
But now perhaps they speak to her,
And plain for her to understand
They talk about a time at hand
When I shall sleep with clover clad,
And she beside another lad.

Мерцали звезды меж ветвей,
Рыдал над нами соловей,
Когда, обняв любовь мою,
Я думал, что уже в раю.
Но вдруг стал внятен для меня
Печальный месседж соловья:
«Кто там сопит во тьме ночной —
Старик над девою младой?
Старпер злосчастный, не проси!
Она и вправду sans merci.

И даже если не предаст,
Уж точно ни за что не даст!
Она другому отдана,
Другая и тебе нужна».
И правда – я теперь с другой
В обнимку стыну под луной,
И снова свищет соловей
Меж соответственных ветвей.
Но нынче мне не разобрать,
Что он пытается сказать.