Владимир Корвин-Пиотровский - Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Крестом на карте обозначьте
Неведомые берега,
Где капитан повис на мачте
И в море выброшен юнга.
Всех опознаем до рассвета
И разберемся в именах, —
Пока же, первая примета —
Кто без штанов, а кто в штанах.

А ночь бурлит. И кот проворный,
Принюхиваясь там и тут,
Потрагивает лапкой черной
Прилипший к палубе лоскут.
Он, чуть мурлыча, подползает
На запах теплой колбасы,
Он что-то лижет иль лобзает
Кого-то в мертвые усы.

Да, ночь бурлит. В волне соленой
Созвездье Южного Креста
Мерцает, как зрачок зеленый
Осатанелого кота.

Горами отраженный звук,
Ночное эхо спать не смеет —
Бессонная звезда разлук
В настольной лампе пламенеет.
Звезда, слеза иль просто так —
В забытых нотах женский волос,
В скрипичном мире нотный знак,
В ключе скрипичном женский голос, —
Не голос даже, но стволов,
Листвы растерзанной смятенье,
Сердечных судорог и слов
Косноязычное сплетенье.

И эхо, вспышкой голубой
Гору с горой соединяя,
Летит стремительной судьбой,
Звезду падучую роняя —

Когда затеряны давно
Разбившиеся в эхо звуки
И ветви трогают окно,
Как умоляющие руки —

Вот ласточка с оторванным крылом, —
Ей в высоте от боли стало тесно,
Затрепетав, она простым узлом
С путей своих срывается отвесно,
Преодолев лазурную стену,
Другим крылом, живым, но непослушным,
Прощается с течением воздушным
И, ослабев, ныряет в глубину.
Закрыв глаза, дрожа от напряженья,
Вниз падает по линии прямой,
По линии земного притяженья
Куда-то в смерть иль, может быть, домой,
И, падая, щебечет и грустит,
В пронзительной лазури умирая,
И тень ее, как ласточка вторая,
Навстречу ей стремительно летит.

Безумец, ересью прельщенный,
Собрав на площади народ,
По сходным ценам продает
Весь мир, безбрежный и бездонный,
С набором всех его свобод.

И, к возраженьям равнодушный,
Глупцам внимая свысока,
Возносит пистолет послушный
К холодной впадине виска.

И там, где солнце расцветает,
Гремит лазурная сирень,
Он белым парусом влетает
В уже не календарный день.

И я, свидетель разложенья
Земных и прочих величин,
Всех истин головокруженья,
Столпотворенья всех личин, —

Я торопливо отмечаю
День новый в книжке записной
И тонкой шуткой отвечаю
На чей-то окрик площадной.

Что там еще произошло?
Упала на пол зажигалка
(Весь день чертовски не везло), —
Не зря мне старая гадалка
Всегда предсказывала зло.
Не пасть ли в кресло? Привалиться
К покатой спинке головой
И не дышать, не шевелиться,
Всему чужой и сам не свой —
И вновь на черном циферблате
С фосфорно-желтым ободком
Глухое время о расплате
Бормочет сонным языком.
Какая горькая прохлада
Втекает в узкое окно!
Метелью белой в гуще сада
Шумит забытое давно.
Трещат в деревьях пистолеты,
Мороз всю ночь ведет пальбу, —
О, слушай, слушай до рассвета
Невнятную твою судьбу.

Он тебя одарил дорогими каменьями,
А я, поэт, полуночными звездами.
Станут ревниво подруги ожерелья примеривать,
Звезд моих не увидит никто.
Но годы пройдут, постареешь ты,
Да, постареешь,
Станешь ночью не спать до утра,
Оправлять изголовье,
Жемчуга и наряды проказливым внучкам отдашь,
Пусть их носят себе на здоровье.
Не к лицу мне теперь дорогие уборы,
Молодому и старое впору.
Будет всё, да не то,
Выйдешь как-нибудь ночью
В тенистый свой сад,
Ненароком увидишь — не звезды
Над садом горят.
Скажешь, это моя, а вон та золотистая тоже,
Нет светлей их на всем небосклоне, светлей и моложе.

Бьет полночь колокол соборный.
Метель усилилась. Дрожа,
Гляжу в окно на город черный
С высот шестого этажа.
Окоченевшими руками
В жаровне шевелю золу,
А вьюга длинными смычками
Тревожно водит по стеклу.
И вот — любовно раскрываю
Заветный лист черновика
И жаром рифмы согреваю
Холодный воздух чердака.
Склонясь, лелею стих несмелый,
Смыкаю строфы не спеша —
Летит дыханье розой белой
На тонкий ствол карандаша.
Так полнят радость и тревога
Трудолюбивый мой досуг,
А поздний сон, мой робкий друг,
Ждет терпеливо у порога.
Помедли, утро. Лампа светит
В неомраченной тишине, —
И всё до дна понятно мне —
День бегло спросит — ночь ответит.

Ты звонко пела на скале
И пряла облака густые,
В бушующей, бурлящей мгле
По воздуху и по земле
Струила косы золотые.
Внимая пенью твоему,
Молчали бледные матросы,
И были праздные вопросы
Для обреченных ни к чему.
И в новом мире как тогда
Ты жертву песней призываешь,
Широкий парус обрываешь
И топишь хрупкие суда,
Зеленые глаза сощурив…

Я ночью площадь городскую
Перетащил на свой чердак,
В натопленную мастерскую,
Обставленную кое-как.
Я вышел рано до обеда
Проверить город, посмотреть,
Всё так же ль высится победа,
Трубящая в пространство медь.
Кругом дома стояли густо,
Всё было в целости, зато
В средине места было пусто, —
Необъяснимое ничто.
Смущенно люди подходили,
Смотрели в черную дыру,
И ничего не находили,
И в тайном страхе говорили:
— Да, ты умрешь и я умру.

Дверь на ключ, от глаз нескромных,
От напасти, от беды,
Поздний ужин. В окнах темных,
В темных окнах ни звезды.
Вижу — льется дождь беззвучный
Вдоль древесного ствола,
Ходит ангел, ходит скучный,
Вкруг пустынного стола.
То согнется, то качнется,
Скосит узкие зрачки,
То руки моей коснется,
Выпуская коготки.
Вот мурлыкнул, вышел вон —
Веруй, веруй, иль не веруй, —
Поздний ужин, поздний сон.

Двенадцать пробило, соседи уснули,
Закручена в жгут простыня,
На мили кругом — ни огня.
Никто не услышит пронзительной пули,
Когда-то искавшей меня.
Она затерялась в небесном просторе,
Летит и жужжит и поет,
Проносится мимо, но, может быть, вскоре
Ночную добычу найдет.
Остывшая трубка чернеет в постели,
На мертвой подушке зола,
Над озером горным качаются ели,
И в озере, словно в большой колыбели,
Перо голубого орла.
Крылатая тень опускается ниже
(Полет и глубок и высок),
Она пролетает всё ближе и ближе,
Почти задевает висок.
Двенадцать пробило, на стенке рабочей,
Как эхо, другие часы,
Я жизнь или смерть вынимаю из ночи,
Кладу на большие весы.
Бессонница бродит неслышно по дому
В дырявом халате моем,
В стакан подливает и рому и брому,
Неловко играет ружьем.