Александр Дольский - Стихотворения

при выходе ты будешь уже наш ...

Забудь про свою псевдодипсоманию!

Привет одеколонам и спиртам’

Привет лосьонам, уксусам и щелочи!

Плевать, как импотенту на мадам,

на правильные речи трезвой сволочи!

Не думай о дурдоме свысока -

смеемся над такими мы до коликов.

Настанет время, вспыхнет у виска,

что это - главный ВУЗ для алкоголиков!

Припев: Так легко перенестись

В далекие неведомые страны.

Нужно лишь закрыть глаза,

Представить себе пальмы и лианы.

Горы вдалеке, вокруг

Диковинные бабочки и птицы,

Синие озера, водопад

Гремит и радуга искрится.

Припев.

Курятся оранжевым дымком

Вдали огромные вулканы.

Месяц пробирается

Сквозь синие и желтые туманы.

Синие слоны жуют

Зеленые и красные тюльпаны.

В розовом песке вокруг

Играют золотые обезьяны.

Припев.

Только все равно открыть глаза,

Открыть глаза тебе придется.

Жизнь идет, а жизнь с закрытыми глазами

Нам не удается.

Не рассказывай о странах,

Побывать в которых приведется.

Не поверят все равно тебе,

А кто-то просто рассмеется.

Шитье благородной строфы поддается немногим поэтам

И время наивное кануло в Лету и обесценилась честь...

Процессы души вероятно познать по чернилам, поправкам, по метам,

а тайные мысли возможно по буквам слегка недописанным счесть.

Стояла погода весьма подходящая питерской банде,

и грубые люди с огнем торопливым в холодных глазах

ходили, хватали, стреляли в подвале, в квартире, на улице и на веранде,

и мыли кровавые руки и лица в ворованных медных тазах.

Они увлеклись и к Шаляпину влезли в квартиру.

Уперли вино, подстаканники, ложки и темный, дубовый стульчак...

И Веру в Народ поломали ему, словно легкую, хрупкую лиру.

И он укатил далеко - где ковбои бренчат на гитарах, а также течет Потомак.

Описывать свинство весьма тяжело и чревато, увы, мазохизмом.

Но здесь выбирать не приходится... как Заратустра предрек

-Боги скончаются от состраданья -будет эпоха томительных измов.

И наконец, водрузятся на царство ларек и курок

Но возвращаемся в Питер. Серебряный век на исходе.

Пара матросов насилует фрейлину. Ленин не спит...

важные графы, князья, генералы, профукав Россию, плывут себе на пароходе,

разум весьма возмущенный для общей баланды кипит.

Вечер. Поэт Гумилев для меня что-то пишет в тетради.

Это, конечно, стихи и, естественно, я их когда-то прочту.

Если хотите, и Вам он черкнет, Бога ради!

Только прочтите и только учтите поэта гуманную эту черту.

Он не закончил строфы, когда в дверь постучали ногами,

заперли тело его в каменистый кровавый мешок.

Великолепную голову, полную музыкой, словом, Богами

тупо пробили свинцом, как пустой и ненужный горшок.

Не дописал он строки и рука содрогнулась от стука.

Линия вниз и потом еще вбок легкий штрих.

Это последнее прикосновение ангела, первая смертная мука

Это как будто бы мной недописанный стих.

Я принимаю грехи моей Родины грузом на плечи,

Русская кровь порождает чудовищ и черный народ.

Братья мои убивают моих близнецов и сестер моих нежных калечат.

Гений, как враг, на земле моей чудной живет.

Только полны города, городки и деревни

светлыми чадами Ангелов божьих, что дышат стихом.

Это для них Гумилев и Гомер со стихом своим древним...

так и летим без Земли, без страны на Пегасе верхом.

Ни день, ни два, ни три недели

Мы пьем, мы пьем,

Напьемся - и поем.

Потом шагаем еле-еле

И ищем три рубля вдвоем.

Мы в узких брюках и клетчатых рубахах

Шагаем по земле

Из ресторана в ресторан

Мы современные,

Не можем мы заплакать,

Мы просто грустные,

Никто из нас не пьян.

А наша совесть от безделья захмелела,

В глазах бездумная бесцельность бытия.

С какими девушками мы имеем дело,

Мои друзья, а иногда и я,

Чем девчонки эти наши виноваты,

Что не целуем им помаду на губах,

Не гладим нежно грудей их измятых,

Не рвем в экстазе их заношенных рубах?

Ну что же дальше, так и будет продолжаться?

Тонка нейлоновая нашей жизни нить.

Уж лучше нам и вовсе не рождаться,

А родились - так черт с ним, будем пить.

Снег сегодня сладок

и не мерзнет нос,

запрягай лошадок

в сани сена брось.

На дорогу кружку,

можно по второй,

рядом усади подружку,

ноги ей укрой.

Припев: Динь-динь-дон,

динь-динь-дон

под резной дугой.

всполошился зимний лес,

потерял покой.

Динь-динь-дон,

динь-динь-дон

шапку набекрень.

Снег летит из-под копыт,

ох, и славный день.

Мчимся мы лесами,

поворот - и стоп.

Вверх ногами сани,

мы летим в сугроб.

Вылез из сугроба

я под смех девчат,

а из снега у зазнобы

сапоги торчат.

Припев.

Было дел немало,

прожит год сполна.

Мы нальем в бокалы

крепкого вина.

Бьют часы двенадцать,

Новый год настал.

Это просто чудо, братцы,

как звенит хрусталь!

Динь-динь-дон,

динь-динь-дон

чтоб любили нас.

Чтоб с друзьями Новый год

встретить нам сто раз!

Динь-динь-дон,

динь-динь-дон

этот мирный час

пусть встречают на земле

триста тысяч раз!

Когда толпой видений нервных окружен,

от страшных зрелищ сбросив одеяло,

с испуга и тоски я прерываю сон

и в седенькую ночь иду куда попало,

по улицам пустынным в сырости кружа,

к Фонтанке выхожу, бреду ли вдоль канала -

мне попадется вдруг заблудшая душа

сошедшая, как я. с житейских пьедесталов.

Качаясь от вина, растрепан и небрит,

ползет мой тайный брат на тайное свиданье

с той вечностью немой, которая не спит,

которую зовут - похмельное страданье.

Карманы все пусты, хоть за ноги возьми,

вниз головой тряси - не вылетит алтынный.

Мы рядом постоим, побыв чуть-чуть людьми

и дальше поплывем по улицам пустынным.

Все чаще, все грустней встречаю эти тени,

и, заходя в колодцы гулкие дворов,

под утро в их глазах безумное смятенье

ловлю я как сигнал распавшихся миров,

Печальные мои, погубленные души,

вы живы и у вас покоятся на дне

такие истины, которые подслушав,

захочется отмыть до ясности в вине.

Кусок сухого хлеба

и горечи глоток,

В спиртном коктейле неба

плывет Луны желток.

Чтоб к конечной дате

с достоинством подойти

болейте и страдайте -

доброго вам пути.

Болейте за тех, кто веру

словами затер до дыр,

кто видит слепым и серым

этот спектральный мир.

За тех, кто друзьями предан,

врагами не позабыт,