Александр Дольский - Стихотворения

Среди акаций и сирени в маленьком доме живет моя бабуся у одной девицы.

У той девицы - маленькая дочка и работа с 8-ми до 4-х на почте.

От долгой жизни, от забот и от болезней, моя бабуся в три погибели согнулась.

Цветущей яблоней белеет голова, а жилы на руках просвечивают,

как янтарь на солнце.

На старом примусе, что я принес ей с барахолки,

бабуся варит кофе, жалуясь, что смерть о ней забыла.

Стар примус и стара моя бабуся, и они-то уж друг друга

понимают.

Шипенье примуса - его единственная песня, сливается с бабусиными вздохами

и рокотом гитары за перегородкой, где молодой жилец поет о девушках,

о веселой, беззаботной жизни.

Андрей рисовал на листочке

Колесики, стрелочки, точки.

Над домом каляки-паляки

В колясках ребята-маляки.

Болели в больнице боляки,

Клонили калину каляки,

Манили в малину маляки

И рвали рябину ребяки.

А кисть-озорница летит на страницу

И лист расцветает жар-птицей

А цаца-царица гарцует на львице

Цветы нацепив на ресницы.

На улице ста поцелуев родится

Годится, годится, годится...

Цвели голубые костры

И дым долетал до Луны

Петрели пустые кусты

По солнцу слонялись слоны

Рисует рисует Андрюша

И небо и море и сушу

И только себя, Андрюка,

Он не умеет пока.

И все реже и все реже,

забывчивыми пальцами,

прикасаюсь к весеннему рельефу

моих воспоминаний.

Сквозь шорох листьев,

опавших днем,

я слышу все те же, все те же

угасающие аккорды

нашей праздничной песни.

Но время и мои прикосновения

постепенно стирает

Мелодией мучений и просьб.

И все реже и все реже

я трогаю губами

овал твоего лица,

что сбежало с горячих губ

и не стерло последних линий.

Аплодисменты застряли в зале

И, дрогнув, они посыпались артисту под ноги.

"Боже мой, много их как,

Мне их, пожалуй все не собрать.

Я должен нынче порадовать мать.

Для нее мой успех - лекарство,

Которого не было никогда.

Вот что значит "Любовь и коварство".

Еще ниже он кланяться стал,

Чтоб не заметил зал,

Как аплодисменты он собирал,

И прятал в широкие рукава.

Они скользили к локтю вдоль его запястья

Теплые, пушистые, как ладошки любимой.

"Вот это удача, вот это счастье

Я, наверно, великий артист."

Но вдруг он схватил, как змею

Холодный скользкий свист,

Который бросили с дальнего ряда.

"Вот так награда за то, что вот тут я

Потел, кривлялся, орал, как шут.

Весь вечер, целую вечность".

Он поднял глаза и увидел,

Что зал на него не смотрит даже,

Аплодируют человеку, появившемуся в бельэтаже.

"Знакомое лицо у этого вельможи".

Подумал артист и захлопал тоже.

Мы катались в санках

Я и моя Санька.

С горки, с горки в саночках,

Санечка, Санечка.

Припев: Скорые вы полозы,

С горушки да по лесу

Саночки вы ласковые

Словно в сказке салазки мои.

Ох, разбились санки,

Мы расстались с Санькой.

Полозы разбросаны

По лесу, по осени.

Припев.

И стоит горушка.

Никто не катается.

Ну, а ей, старушке

Прошлое вспоминается.

Я да Санечка,

Наши саночки.

Починю салазки,

Напишу я Сане -

Голубые глазки,

Мол, готовы сани.

Припев.

И что наша, мол, горушка

Нынче вовсе молодушка

............

Только есть другие горки.

Ох, как горько.

Припев.

За печкой в углу зола на полу,

И пыль на стене, и крючок.

На этот крючок повесил сверчок

И скрипку свою и смычок.

На цыпочки встав, и скрипочку сняв,

И лапкой смычок ухватив,

Вечерней порой он занят игрой,

Он учит какой-то мотив.

Но что-то не то, и что-то не так

На скрипке выводит смычок.

Как будто пустяк, но с этим никак

Не может смириться сверчок.

И трудный мотив сто раз повторив

Грустит он: - не вышло опять.

Но завтра сверчок возьмет свой смычок

И снова будет играть.

За печкой в углу зола на полу

И пыль на стене, и крючок.

На этот крючок повесил сверчок

И скрипку свою и смычок.

Семерых слонов имеет господин,

Сверх того восьмым он обладает.

Семеро дики, восьмой ручной.

Он за семерыми наблюдает.

Припев: Рысью побыстрей,

Ни пня не оставлять в лесу.

Вы все должны раскорчевать.

Ни пня не оставлять в лесу,

А ночь уже на носу.

Семеро слонов корчуют лес.

На восьмом их господин гарцует.

Целый день-деньской наблюдал восьмой

Как они? Усердно ли корчуют?

Припев.

Семеро слонов лишены клыков,

Только у восьмого клык остался.

Он к слонам идет, смертным боем бьет,

Господин увидел - рассмеялся.

Припев: Как это понять,

Ни пня не оставлять в лесу?

Вы все должны раскорчевать.

Ни пня не оставлять в лесу,

А ночь уже на носу.

Семеро слонов больше не хотят,

Больше к пням они не подступают.

Господин пришел, был он очень зол,

Он восьмому рису подсыпает.

В сентябре провода, бесконечные ночи,

дождевая вода - создают мне уют.

И приходит беда иногда, и не хочет

улететь навсегда с журавлями на юг.

Здравый смысл до утра все с фантазией спорит,

легких слов детвора в школу жизни бежит.

Зрелость - это пора уходить, и, о, горе!,

зелень, брызнув вчера, хочет в вечности жить.

А прямое все лжет, путь у истин изломан,

по спирали полет даже время вершит.

И любой поворот - это символ и слово,

это розовый лед покоренных вершин.

Не парным молоком, кровью пишется повесть,

с жизнью встретясь лицом остаешься чуть жив.

Лучше быть дураком на свой страх и на совесть,

чем прослыть мудрецом за счет мнений чужих.

На тротуаре сердце лежало,

на тротуаре, солнцем согретом.

Оно чуть дышало, оно чуть дрожало,

мягкое, грустное сердце поэта.

Его уронила нечаянно утром

женщина с добрым рассеянным взглядом,

когда доставала из сумочки пудру

или помаду, или помаду.

А ночью подвыпивший старый бродяга

о сердце споткнулся, до смерти разбился.

Собачники утром забрали беднягу -

смотри, этот парень неделю не брился.

И сердце забрали, а старший собачник,

который не думал над тем, что неясно,

решил, что ему привалила удача:

такое хорошее, свежее мясо.

Жена из фасоли и сердца поэта

сварила еще неизвестное блюдо,

и сыт был собачник, и все его дети,

и все приходившие в гости к ним люди.

А после обеда неясные мысли

и светлые думы, и образов стаи

сменили в их душах тоску и угрюмость,

и все - как ни странно - поэтами стали.

История кончилась, в общем, удачно,