Фернандо Пессоа - Лирика

Какие встарь носили дикари.

И мать с отцом ему иметь не полагалось

Таких же, как у всех других детей.

Его отец в двух лицах был - старик

По имени Иосиф, был он плотник

И не был, в сущности, ему отцом;

Другой был просто голубем, к тому же

Весьма престранным голубем, настолько,

Что голубем, по сути, не был он.

А мать его - она и не познала

Любви пред тем, как в свет ему явиться.

Она была как бы лишь колыбелью,

В которой он спустился к нам с небес.

И что ж, они хотели, чтобы он,

Рожденный лишь от матери одной

И не имевший никогда отца,

Которого бы мог он полюбить,

Чтоб он носил с собою и в себе

Одну лишь доброту и справедливость!

Однажды, когда Бог-отец уснул,

А Дух Святой парил в небесной сини,

Из ящика чудес похитил он три чуда.

И первым сделал он, чтобы никто не

О том, что он навек покинул небо.

При помощи второго чуда стал он

Навечно человеком и ребенком.

А третьим чудом сотворил Христа,

Который на кресте пребудет вечно,

Там, в небесах, распятый на кресте,

Служа моделью для своих подобий.

Затем бегом пустился к солнцу

И по его лучу спустился наземь.

Теперь со мною он живет в моей деревне.

Отличный малый, и смешливый, и притом

Сама естественность. То бегает по лужам,

То рвет цветы, любуясь ими,

А то в осла запустит камнем.

Охотно рвет плоды в чужих садах

И от собаки удирает с криком.

Еще и за девицами не прочь

Побегать, хоть и знает, что они

Едва ли с одобреньем принимают

Забавы эти, важно проходя

С кувшинами на смуглых головах.

Он научил меня всему. Он научил

Меня внимательнее вглядываться в вещи.

Он показал мне все, что есть в цветах.

Он обратил мое вниманье на изящность

Камней, когда в руках их держат люди

И не спеша разглядывают их.

Он очень странно говорит о Боге

Как о больном и о наивном старце,

Который произносит иногда

Такие речи, коих смысл неясен.

Он о Марии говорит - она

Дни вечности проводит за вязаньем.

А Дух Святой все чистит клювом перья,

И там, где он сидел, витает дух,

Одним лишь голубям, увы, присущий.

И все на небесах примерно так же,

Как в церкви католической земной.

Он говорит мне, что Господь едва ли

Все понимает в том, что сам когда-то

Он сотворил, - "хоть я и сомневаюсь,

Что это он-то сам и сотворил".

Вот, например, он говорит, что "все живое

Хвалу ему поет, - но ничего

Живое не поет, иначе были б

Певцами все живые существа.

Живое - оно просто существует,

И оттого зовут его живым".

Затем, устав от этих разговоров

О Господе престранных, засыпает

Мой мальчик Иисус, и я несу,

К своей груди прижав его, домой.

..............................................................

Он в доме моем живет посреди холма.

Он - это Вечное Дитя, тот именно бог,

которого так нам недоставало.

Он - сама человечность, для которой

естественность - это суть.

Он - божество, которое к шалостям склонно

и улыбаться умеет.

Вот поэтому-то я и знаю точно,

Что именно он - настоящий маленький Иисус.

Этот ребенок, такой человеческий и потому

Божественный, всю повседневную жизнь поэта

Наполнил легко собою, и потому

Что он всегда и повсюду ходит со мною,

Я остаюсь поэтом всегда и везде.

Самый беглый мой взгляд

Наполняет меня ощущеньем,

И все тайные звуки

Адресуются именно мне.

Новый Ребенок, живущий там же, где я,

Простирает ко мне одну руку,

А другую протягивает всему остальному

Сущему в мире.

И так мы идем втроем по любой дороге,

Смеемся, поем и скачем,

Храня нашу тайну,

Которая состоит в максимальном знанье

Того, что в мире секретов не существует

И в мире достойно вниманья буквально все.

Вечный Ребенок пребывает всегда со мною.

И куда мне смотреть - указывает его палец.

И слух мой радостно внемлет каждому звуку

Это он, расшалившись, щекочет в моих ушах.

Нам так хорошо друг с другом

И со всем, что нас окружает,

Что мы никогда и не думаем друг о друге,

А просто вместе живем

И живем вдвоем

В полном согласье,

Как левая с правой рука.

В сумерки

Мы играем в пять камешков

На пороге нашего дома,

Неторопливо,

Как подобает поэту и богу,

Так, словно каждый камешек - это Вселенная,

И поэтому так опасно

Его уронить.

Потом я рассказываю ему истории о делах

человеческих,

И он улыбается, ибо трудно ему в них поверить.

Он смеется над королями, и не только над ними,

И печалится, слыша рассказы мои о войнах,

О торговле и о громоздких морских судах.

Потому что он знает, что во всем этом

нет той правды,

Которую в себе заключает цветок расцветший

И которая бродит повсюду с солнечным светом,

Что спокойно струится от побеленных стен.

Потом он засыпает. Осторожно

Прижав к груди, несу его домой,

Кладу в постель и раздеваю догола,

Над ним по-матерински наклоняясь,

Как бы верша священный ритуал.

Он спит в моей душе, там, в глубине,

А ночью просыпаясь, он играет

Моими снами, вертит как попало,

Переворачивает вверх ногами,

И перемешивает, как захочет,

И хлопает в ладоши, улыбаясь

Причудливости снов моих ночных.

................................................................

Когда умру, мой мальчик, пусть я стану

Ребенком малым. Ты меня прижми

К своей груди

И отнеси в свой дом.

Раздень мое земное существо

Усталое, и уложи в постель,

И расскажи мне парочку историй,

Когда проснусь, чтоб я уснул опять.

И дай мне сны свои, чтоб поиграть

Я ими мог, покуда день родится,

Покуда день придет,

Какой - ты знаешь.

...................................

Вот такова история о нем,

О Мальчике моем, об Иисусе.

Так на каком разумном основанье

Не быть ей достоверней и правдивей,

Чем все, что нам философы твердят,

И все, чему религии нас учат?

x x x

Четыре песни, что идут вслед за этой,

Не похожи на мои мысли.

Они лгут о моих чувствах,

В них я вывернут наизнанку.

Я был болен, когда их писал.

Они потому так естественны,

Что точно выражают все то, что я чувствовал,

И согласны с моим несогласием...

Когда я болен,

Мои мысли противоречат мне

(А. если нет, значит, я не болен),

И все чувства мои наизнанку,

Когда я болен.

Я вынужден лгать собственному естеству,

Способному чувствовать.

Все должно быть больным: мысли, чувства.

Я болею, чтобы были больны мои мысли и

чувства.

Вот почему эти песни-предатели

Не способны меня предать.

Они - пейзаж моей ночной души,

Все той же, только наизнанку.

x x x

Что за обилие даров Земли на блюде!

Мои сестры - травы лугов

Подруги живых родников

Святые, хоть им и не молятся люди...