Макс Армай - 33 Буквы

А ты знаешь, что мне ветер
Целый день сегодня шепчет,
Что рассказывает нежно,
Позабыв про все дела?

Шепчет он, что лик твой светел,
То, что солнцем он отмечен,
И что не встречал он прежде
Нежных, словно облака.

А с утра, до самой ночи,
Знаешь, что поёт мне дождик,
Словно нотой, каждой каплей
Ударяя в гладь стекла?

Он поёт, что грустно очень,
Грустно, если чувств источник
Бьёт лишь там струёю сочной,
Там, где буду я едва.

И когда бредут по небу
Звёзды, тучными стадами,
Сны роняя к нам на землю,
Снится мне всегда одно:

Снится мне, что снова лето,
Что дорога под ногами,
И что вновь с тобой я еду
Бесконечно далеко…

Был разрешён один вопрос,
И ты спросил.
Жизнь — словно поезд под откос.
И нет уж сил.

Ты знал — ошибки не простят,
И ждал ответ.
Ты лишь бросал тревожный взгляд
На свой же след.

Как комья горькой черноты —
— Что не успел.
Поток житейской пустоты:
Ты — не у дел.

И сбитая с пути душа.
И голод снов.
Ответят что — ждёшь не дыша, -
— В конце-концов.

Путём опавшего листа,
Где смерть приравнена к свободе,
Прийти к тому, что жизнь — всегда
Подчинена своей природе.

Иль рухнув в пропасть с высоты,
Познать вдруг, в силе притяженья,
Безжалостность земной судьбы,
Где нет ни чуда, ни спасенья.

Но всё ж, услышав в тишине,
Как сквозь тебя уходит время,
Конечность вдруг понять в себе
Лишь как задачу, а не бремя.

Теперь уж поздно что-либо менять:
Я сделал шаг от края — в глубину.
Отринув свет — не значит тьму принять:
Лишь не идти судьбе на поводу.

И падая теперь всё время вниз,
Но отрицая сумрачное дно,
Пусть я, увы, давно не оптимист,
В свою удачу верю, всё равно.

И я, увы, играю в ту игру,
Где мир един на стыке половинок:
Одна из них принадлежит добру,
В другой, всё — зло, до тоненьких прожилок.

Но как возможно что-то разорвать,
Что неделимо по своей природе?
Боюсь, о зле, мир может и не знать:
Оно — условность, при таком подходе.

Предзимний танцующий ветер.
Земля под его ногой,
В следах ледяных отметин,
Осталась совсем нагой.

Плащ снега едва наброшен.
На ветке — увядший лист.
И день — с каждой ночью, всё тоньше.
И воздух — морозно чист.

Вновь небеса расколоты до звёзд…

Вновь небеса расколоты до звёзд.
И время, кошкой, распушило длинный хвост.
И встали дыбом, словно шерсть секунды.
И вот безумье разрывает путы.

Я вновь один, пред ликом пустоты.
Душа — как лёд, что умер из воды.
И всё заполнила изломанная колкость.
Я жил движением, а умер — через стойкость.

А день звенит,
Словно в оркестре — медь.
Кто не спешит,
Того догонит смерть,
Не дав закончить
Всё, о чём мечталось.
Нелишне помнить —
— Мир не знает жалость.

Всё то, что было сжато до предела,
Как книга целая, сгущённая до строчки,
Вдруг полыхнуло бесконечно белым
И разлетелось, тут же, на кусочки.

Утратив в миг, божественную целость,
Забыв о том, что было всё едино,
Разъятость обрела тот час же зрелость,
И тайна истины мелькнула снова мимо.

Не смотри на меня,
Ожидая какого-то чуда.
Мы лишь просто друзья,
Пусть признаться себе в этом трудно.

Пусть невидима грань,
Но душа — всё ж иное, чем тело.
Хоть у плоти нет тайн,
Это вряд ли изменит суть дела.

Пусть объятия жарки,
И тянуться, с жадностью, губы.
Ткут иное нам парки:
Их нити — бесцветны и грубы.

С конца обжёгши, вымочив в крови,
Копьё швырнул, в сердцах, себе под ноги:
— О, Мир! Отныне мы с тобой враги,
И нам отныне — разные дороги!

И будто сбросив тягостный балласт,
Я тут же взмыл в безоблачное небо:
— Прощай, ревнитель бестолковых каст!
Не нужно мне ни зрелища, ни хлеба!

Мой путь теперь — на яркую Луну,
Что ночью золотиться долькой сыра.
Мой путь теперь — не в ширь, а в глубину,
Где мысль — не меч, а тонкая рапира.

Мой путь теперь — куда уж нет пути,
Где только в одну сторону дорога.
Где, может быть, я так смогу уйти,
Чтоб и тебя оставить за порогом.

Как шкура волшебного зверя,
Сверкает на солнце снег.
Как иглы его — деревья,
Как взор его — утренний свет.

Бывает, что вздыбит шерсть он,
Завоет и засвистит,
Ударит морозной плетью,
Коль ветер его разозлит.

Уж лучше — пусть тихо дремлет,
Даря, как мурлыканье, скрип.
А дворник — его причешет,
Чтоб не был лохмат и сердит.

Так, всякий раз, ища вопрос,
Что был бы дверью в царство истин,
Как мотылёк, впряжённый в воз,
Достичь не в силах ясной выси.

Границы держат языка
И, в общем, тварность каждой мысли:
Ведь кто я — жест, или рука?
Иль то, что не дано исчислить?

Рельсы шепчут о чём-то своём,
Чуть тревожно и капельку грустно.
Мы в трамвае лишь только вдвоём,
И на улице — гулко и пусто.

Утро спит, за изгибами крыш.
Ночь ещё не покинула город.
Вот и ты, друг мой, сонно молчишь,
Мне уткнувшись в измявшийся ворот.

В марте постарела зима:
Стал морщинист и тёмен снег,
И всё тоньше, день ото дня,
Кожа льда над венами рек.

Молчи! Слова я не приму!
Сегодня жду совсем иного:
Ведь вечер рвётся на губу
Прикосновеньем, а не словом.