Макс Армай - 33 Буквы

И мечтая навеки забыть про совесть,
Он на ней вышил храм золотым крестом,
А потом всем попам сделал сзади прорезь,
Чтоб им было удобней махать хвостом.

Разрывая небо наполовину,
Солнце уходило закатом в море.
Неужели это так надо миру,
Чтобы мы вечно жили в неволе?

Наш день скроен из сотни сюжетов.
И почти все достойны театра абсурда.
Мы с тобой искали бесконечное лето,
Но, наверно, не туда повернули судно.

Обжигает до боли роса,
Словно стылой зимою лёд.
Раз нельзя повернуть назад,
То упрямо иду вперёд.

Словно раненый дикий зверь,
За спасеньем бегу во мрак.
Кто-то запер души моей дверь
И любви погасил маяк.

Перерезая тугую сна пуповину,
Каждое утро рождаюсь снова.
И сразу же руками тянусь к любимой,
Словно ребёнок к матери, такой родной, но ещё не знакомой.

И прижимаясь ухом к ударам её сердца,
Я брожу по садам библейского рая.
И не давая ей встать и одеться,
Лишь шепчу. — "Побудь со мной ещё, дорогая!"

Я с надеждой заглядываю дню в глаза.
Я считаю цифры в счастливом билете.
Но каждый раз меня безжалостно режет фреза
Того, кто не хочет быть ни за что в ответе.

И я снова прорисовываю мелом пунктир,
По которому иду от рождения к смерти,
И благодарю мир за то, что хотя бы не один:
Что у меня есть ты, на этом, не понятно каком свете.

Нищетою вскормлённая злоба,
Словно бешенный, дикий зверь.
Он кусает всех без разбора,
Едва высунет нос за дверь.

Поклоняясь нелепому Богу,
У которого сотни имён,
Он кидает камнями в любого,
Кто считает иначе, чем он.

И своё разжигая кадило,
Прометея дарёным огнём,
Слёзы горькие льёт крокодила,
Свою гибель предчувствуя в нём.

Небо серым расплылось пятном.
Спрятав туч побледневшие перья.
Каплей ртути застыл водоём.
И о чём-то молчат деревья.

Никого. Только шорох листвы,
Под обутой в ботинок ногою.
Снова осень целует цветы,
Наполняя их страхом и болью.

Натыкаясь на времени острую грань,
Каждый раз я сбиваюсь с пути:
То брожу допоздна, а то — в самую рань,
Всё пытаясь тебя найти.

Но смеётся, играя в напёрсток, судьба:
Моё счастье — у ней на кону.
Холоднее, чем смерть, светит с неба луна.
Я — корабль, идущий ко дну.

Как зимою стекло — прихотливый узор,
Как лиана — вокруг ствола,
Я опутан верёвкой, что пойманный вор,
Или сплетней — пустая молва.

Но рассыпав, как бусины с нитки, слова,
Я лишь, молча, смотрел на то,
Как рождалась из платья твоя нагота,
Ту, что прежде не видел никто.

А затем, вверх взметнулись два белых крыла,
И, объятья презрев Земли,
Ты куда-то неспешно меня понесла
От моей, сплошь нелепой, судьбы.

Как осень — листья, на тех деревьях,
И я сжигаю свои мосты.
Кто прыгнул в пропасть, забыл сомненья,
Хлебнув для храбрости пустоты.

Но обретая в паденьи цельность,
Не так, как камень, как птица — вверх,
Лечу, гоняя по венам верность,
Не для кого-то, а ради всех.

Ветром скошенная трава.
Край земли, уходящий в закат.
Моей памяти острова
В океане времени спят.

Мне бы лодку, да к ней весло.
Может, я и поплыл бы куда.
Там, где в вечность уходит дно,
Лишь о прошлом шумит волна.

Дверь на одной петле,
Словно скривившийся рот.
Выбиты стёкла в окне,
И чёрной слезою в нём — кот.

Куча, в углу, тряпья.
А на столе — стакан.
Все позабыли меня.
Память людская — обман.

Погружая сознанье
В океан бытия,
Не ищу оправданья
Объективности дня.

Пускай Я — эфемерно,
Как на сфере — восток.
Мысль, как горная серна,
Скачет мне на листок.

Забывая проснуться,
Я живу в быстрой фазе.
Пусть не папы, но нунций.
Прям из грязи, да в князи.

Из безмолвного мира
Прорастая словами,
Бродит белым тапиром
То, зовётся что нами:

"Я", как тонкая плёнка
Над немыслимой бездной,
"Я" — меня и котёнка,
Иль вороны облезлой.

Словно продажный город —
— Точечною застройкой,
Или арктический холод —
— Ветром, да злой позёмкой,

Время втыкает в душу
Острые свои иглы.
И, вот, я — рыба на суше,
Иль грешник — в кипящем тигле.

Охваченный приступом робости,
Стою я у края пропасти.
Зачем?.. Помню лишь — вчера вечером,
Вино… И какая-то женщина…
А дальше — провалы в памяти.
Лишь фраза. — Да, вы меня знаете!..
И, кажется, что-то про гордость…
И, вот… теперь эта пропасть.

Он хотел достучаться до неба.
Он не чувствовал в сердце вины.
Он не жаждал ни зрелищ, ни хлеба,
А хотел лишь уйти от судьбы.

Себя ставя превыше закона,
Всякий раз он искал ответ,
Что важнее — душа, иль свобода?
И где выход, когда его нет?

Только истина, мыльным разводом,
Обращалась в хлопок пустоты.
Ведь жестокость, для всякой свободы,
Как железо — для сердца звезды.

Запахом горячего хот-дога,
Что врывается даже в наглухо закрытый автомобиль,
Пахнет современная эпоха,
Предприимчиво сдавшая душу свою в утиль,

Вместе с чёрно-белым телевизором
И холодильником Зил, или Минск,
Чтобы вырученные деньги отнести в аптеку к провизору
И купить там дури — "крокодил", или ещё какой-нибудь новый писк.