Коллектив авторов - Великолепная десятка: Сборник современной прозы и поэзии

Каждому – свет в горсти да краюху неба.

Не привыкать к удаляющимся шагам,

Медным гвоздям, кистям, километрам крепа.

Каждого – жаждою, гордостью из горла.

Хмель бестолков от зелья – слаба, солова.

Вон бы!

но

занавешены зеркала

Немостью взгляда над хрусткой холстиной слова.

Шоколадница

Октябрьский дождь без суеты.

Не выест глаз, но сердце выест.

Вот так и тянемся в скиты.

И не торопимся на выезд.

С камином в каменном дупле.

Бежать от одури туманной –

Цедить «Бордо», сидеть в тепле,

Смакуя дымности «гаваны».

А за окном… Да пусть его –

Пройдёт и он зубною болью,

Который зол – который год –

За понуждение к разбою

На горемычный календарь

(Как будто этот в чём повинен).

И вот уж пишет Лиотар,

Вздохнув, название картины.

Мадам приносит шоколад.

Душа больна и просит яду.

А кто сказал, что там – не яд?

Кто сочинил сию балладу?

Осенний сплин. Осенний плен.

В его промозглой сердцевине

И лень писать, и думать лень

Над всякой подписью к картине.

Чистейший взор – чистейший вздор.

И словно в старое корыто

Октябрь накапает в фарфор

Миндальной фуги цианида.

Дым

Она приходит к нему ночами.

Целует волосы, гладит лоб.

В окошко курит. Включает чайник.

Даёт забыться. Берёт тепло.

И вышивает ему кисеты

– Собака чёрная греет бок –

Сама с собою ведёт беседы:

Мол, надо как-то сменить замок –

Ключи ржавеют. Ржавеют жала.

А прошлой ночью пропал клубок.

Она старуха. Она устала

Перелицовывать одеяло,

Взбивать подушки. Взводить курок.

Мелькают пальцы – в узлах артритных

Сокрыта вечность, которой нет.

На чёрном бархате: «Маргарита»,

«Сафо», «Офелия», «Нора», «Vita».

Рассвет слезится. Готов кисет.

Она уходит. Скамейка в парке –

Дощатый, крашеный в зелень трон.

Царицей сядет твоя кухарка.

Буханкой чёрствой. Кормить ворон.

И думать, думать… О том ребёнке,

Во сне зовущем тихонько мать.

Любовь откликнется тонкозвонно

В словах, которыми `должно звать

Туда, где кануло всё земное,

Где иней высох в седой песок.

И вместе сели бы с ним в каноэ –

На остров чёрный, на Вечный сон.

…А он стареет. А он находит

Везде мешочки, надеясь: там –

Конфеты, краски, июли, ноты…

А там – то пусто, то просто хлам:

И букв щепотки, и ветер в поле,

И пепел цвета молочных рек.

А он не знает, что жив и болен

Любовью – кровью на серый снег.

И вот он курит. И вот он дышит.

Тем самым светом, который – тот.

Мешочек славный: узорно вышит.

И день проходит. И ночь придёт.

…Она не станет греметь ключами –

Такая глупость. Людская блажь.

Шитьё приносит. Включает чайник.

Отдать надежды. И взять тепла.

…Рассветы-Леты-туманы-манны.

Шагнуть привычно в вороний грай…

Она старуха. Её романы –

Не знать романов, не строить планов,

Уйти до света. Одной. Румяной.

Оставить осень. Косу забрать.

А на дальних берегах...

..А на дальних берегах,

Если сердце не из робких,

Заведи себе врага

В чёрной шёлковой коробке.

Пусть, свободою влеком,

Он скребётся в ней ночами

Под серебряным замком

За стальными обручами.

Утянув на дно свинцом,

Пусть сознанье пьёт и волю,

Дышит пламенем в лицо

И шипами руки колет,

И во сне клыком кривым

Перекусывает вены..

Ты и он – две головы

Изумрудной Амфисбены —

Несвои в чужом миру,

Прочно сцеплены хвостами.

Всё играете в игру,

Всё меняетесь местами..

В садах его души

В садах Его души

Я – мёртвая вода.

Он дал мне эту жизнь,

А имени не дал.

Для стороны иной

Из контуров чужих

Он создал образ мой,

А сердце не вложил.

Он чёрной нитью строк

Зашил мои глаза

И вывел за порог,

А путь не указал.

Гнал от себя, как мог,

Держа что было сил..

Он свет во мне зажёг,

А тьмы не погасил.

Му-му

Вроде, легче гребётся и веселей

Под шуршание камыша!..

А у барыни руки – твоих белей

И чернее твоей – душа.

А у барыни – кружево по краям

Платья модного из джерси,

Мастерская багетная на паях

И расстроенный клавесин.

За потупленным взором – остра игла,

А за словом – стальной крючок, —

Не заметил и сам, как тебя взяла

Под серебряный каблучок.

Ты несчастлив, немолод и нехорош,

Ты живёшь невпопад, не всласть.

И прикажет она умереть – умрёшь,

Украдёшь – повелит украсть.

Хоть тебе это всё, как засову – ржа

И как ободу – колея…

Если жертвы и правда не избежать,

Что же… пусть ею буду я.

А по качеству идола и обряд —

Плюнь с досады через корму.

Если сердце сбоит столько лет подряд,

Надо действовать по уму.

Я – твой шанс отличиться, последний шанс.

Камень к шее вяжи смелей!

Видно, жизнь иногда убивает нас,

Чтоб не сделать ещё сильней.

Вот и всё… Отдышись, отведи глаза,

На теченье посетуй зло,

Развернись тяжело и плыви назад,

Пошевеливая веслом.

И не думай о том, что с рассветом – в путь

По долинам и пустырям,

Что тебе с этих пор не дано уснуть

Даже в стенах монастыря.

Что однажды откроется кровосток

На нательном твоём кресте

За тремя поворотами на восток,

На одиннадцатой версте.

*****

Дряхлеют миры, а созвездия меркнут.

Но длится стремительный бег водомерки –

открыв нелинейного времени суть,

она не желает во мраке тонуть.

Сцепленье молекул. Блестящая плоскость.

А сверху и снизу – зияющий космос.

И твердь, толщиною с бумажный листок,

уже провисает под тяжестью строк…

И всё же – пиши безрассудные вирши!

Взахлёб суетись или мудрствуй, как риши.

Скользи одержимо по глади пруда.

Покуда опять не порвётся вода…

*****

Наслаивался цвет – горчичный на зелёный,

пурпурный синевой немного отливал.

Менялся силуэт худеющего клёна,

вздымался поутру хандры девятый вал.

И деревянных лет круги темнели мокро

на очень старом пне в растрёпанном саду.

И дом смотрел на мир сквозь вымытые стёкла,

мечтая улететь на юг. И стайки дум

скакали по земле, смешавшись с воробьями,

и пили свежий дождь из лужи не спеша.

Садовник-ветер мёл труху под тополями

прозрачною метлой. Озябшая душа,

накинув мягкий плед, молилась ли стихами,

молитву ль нараспев читала, как стихи,

на странном языке. Слова огнём вскипали —

и таяли, как снег, коснувшийся щеки.

Вздыхая сквозняком из подоконной ниши,

дом слушал, а к рассвету смежил шторы век

в каморке наверху, под самой-самой крышей,

где осенью болел хозяин-человек.

И мир поплыл во тьму, качаясь чуть заметно, —

похожей на ковчег медлительной ладьёй.

Читать дальше