Ирина Маулер - Ближневосточное время

Ирина Маулер живет и пишет стихи в маленькой приморской ближневосточной стране со столицей в Иерусалиме, далековато от Москвы, от родимой метрополии с мраморными пещерками метро, летним листопадом, весенними сугробами и прочими приятными памяти вещами. Постранствуем по страницам:

И тут же ожившим миражом возникают ветхо-новые, вечно заветные башни Иерусалима:

Землица обетованная, волшебная страна, изнанка изгнания, историческая родина с разлапистой пальмой под балконом и возвращающимися на круги хамсином – горячим ветром из пустыни. Смена времени, часовых поясов, а заодно городов и природы – милые сердцу липы на Ленинском, где «запах сожженной листвы проникает под кожу», пересаживаются, ностальгически перерастают в жаркую зелень Ришона Ле-Циона. Наступает ближневосточное время – не точное, размеренно идущее, по-московски бегущее, а левантийское, средиземноморское, ме-е-едленное, едва тянущееся караванно-улитно:

а потом вдруг взрывающееся (ближневосточный Биг Бэнг), мчащееся, разбегающееся галактиками минут и событий. Непредсказуемое… Да, здесь и дышится, и пишется иначе. Скитальческий галутный «вал и ров» заканчивается маккавейской «Стеной и Башней». Даже солнце совсем другое, безбашенно-активное, и, кажется, у облака иной облик. О, ближневосточное пространство-время – полное ям вер, рытвин распрей, худого мира, святой простоты, неустанно подкидывающей хворост в конфликт цивилизаций! Воистину – время вывихнуло сустав, а человечество малость свихнулось… «Искривление истории», – сказал когда-то Эйнштейн. Он же упреждал, что, изучая законы мироздания, мы должны вводить особое понятие-наблюдатель. Вот поэт – и есть таков. «Гейнеальная» трещина сущего проходит именно через сердце поэта. Читывал я – и хороших, и большей частью разных, приходилось. Но есть пииты – тих их стих, а слово ярко, ясно, звукописно. Не бренчат лирой, а вслушиваются в музыку сфер. Ирина Маулер – из этого славного ряда. Ныне, когда навис над Русью орифмованный смог, стеб застолбил слог, и наш век укоротил бренд «серебряный» до первых трех букв, встретить талантливое, самоцветное – редкостно и радостно. Лирика-романтика наперекор чернухе живет-поживает и на сегодняшней кириллице – и Ирина Маулер тому пример. Да, высокая температура радости чтения, ощущения света и добра, лада и гармонии, словно покачивается на строчках солнечная лодочка, ладья-тура Ра, – и не страшны на время рокировки судьбы, и даже ежедневный бред быта втягивает свои колючки… Причем самородность, самоцветность для Маулер не самоцель, а лишь еще один манок, кормовая манна для читателя – ближе, теплее – «входи, участник!». По мне, ее стихи напоминают живопись, они сродни холстам – письмена-слова подхватывает кисть. Строки Ирины – искры краски, отпечаток впечатления, отголосок первосолнца – бисерная вязь раннего импрессионизма и игра на высокопробном ложечном серебре русских символистов. Жар-пыль хамсина сливается с метелью – Сион в снегу, во сне ли, наяву, холмы Иерусалима околдованно колоколят, перезваниваются с малиновыми сорока сороками города Воробьевых гор, и в книге у Ирины Маулер в сугробах пальмы, на пруду рябины, кричат павлины, молятся раввины, замоскворецкая масленица чудо-дивно хороводится с ханукальным волчком… Москва – Иерусалим, маршрут творческой судьбы Маулер, точка исхода и пункт приюта. И время порою из ближневосточного, песочного – перетекает в вишневое, вешнее. Читатель, вглядись и расслышь – там вишня, как Шива, и ветви, как множество рук, и время у Маулер покрыто корой и смолой, пространство стиха прорастает не просто, не вдруг, а «будто» вплетается в «словно», и кроны и корни у слова, лов солнца и крова условно – улавливай слой смысловой…

Я осознанно мало цитирую саму Ирину Маулер, считаю, что цитата может сократить читателю чистую прелесть и радость познания сей поэзии. Поэтому – читайте сами, не откладывайте. «Ближневосточное время» ждет.