Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Наконец-то дона Гидо
пневмония унесла!
Не смолкает панихида,
и звонят колокола.

В юности наш гранд кутил,
не давал проходу даме,
был задирой, но с годами
жизнь молитве посвятил.

Говорят, гаремом целым
наш сеньор владел в Севилье,
несомненно
был наездником умелым,
несравненно
разбирался в мансанилье.

Но растаяло богатство,
и решил он, как маньяк,
думать, думать так и сяк,
на какой волне подняться.

Ну и выплыл на волне
на испанский лад вполне:
он к своим прибавил данным
девушку с большим приданым,
обновил гербы свои
и, традиции семьи
прославляя,
шашнями не хвастал в свете,
изменяя —
изменял теперь в секрете.

Жил развратом,
но в святое братство братом
он вступил и дал обеты,
и в четверг страстной
со свечой по мостовой
шел он, разодетый,
как святой из Назарета.
Нынче ж колокол твердит,
что в последний путь спешит
добрый Гидо, чинный, строгий,
по кладбищенской дороге.

Добрый Гидо, без обиды
ты покинешь мир земной.
Спросят: что ты нам оставил?
Но спрошу я против правил:
что возьмешь ты в мир иной?

Что? Любовь к перстням с камнями,
к шелку, золоту и лени,
к бычьей крови на арене,
к ладану над алтарями?

Ничего ты не забудь!
Добрый путь!..
От цилиндра и до шпор
был ты подлинный сеньор
и дворянства соль;
но на лысый лоб высокий
вечность ставит знак жестокий:
круглый ноль.

Щеки впали и осели,
пожелтели,
восковыми стали веки,
руки сведены навеки,
и очерчен череп тонко.

О, конец испанской знати!
Вот дон Гидо на кровати
с жидкой бороденкой,
грубый саван — тоже спесь;
кукла куклой, чином чин,
вот он весь —
андалузский дворянин.

Край чуланов, ризниц и альковов,
барабанов и военной истерии,
край, молящийся Фраскуэло {68} 68 Фраскуэло — прозвище Сальвадора Санчеса (1844–1898), знаменитого испанского тореро. и Марии,
душ бестрепетных и духа шутовского —
в нем своя должна быть ясная основа:
Вера в Завтра, Монументы и Витии.
От Вчера пустое Завтра зря родится —
дай нам, Боже, чтоб оно недолгим было! —
нечто вроде душегуба, проходимца,
исполнителя болеро и дебила,
в общем, что-то по французскому фасону,
смесь смекалки и языческого пыла,
только с мелкими пороками — особо
их Испания избрала, возлюбила.
Подлый край, с его зевотой и мольбою,
дряхлый, шулерский, печальный и болтливый,
подлый край, покорный богу, — и бодливый,
если вздумает работать головою;
в нем надолго обожателям сгодится
освящавшийся веками храм традиций,
им отход от их канонов ненавистен —
будут бороды апостольские, будут
светло-желтые светиться нимбы лысин
католически и благостно повсюду.
От Вчера пустого Завтра зря родится —
дай нам, Боже, чтоб оно коротким было! —
что-то вроде палача и проходимца,
исполнителя болеро и дебила —
омерзительным никчемное продлится.
Как опившийся вином, в припадке рвоты
солнце красное замазало кирпичным,
бурым колером гранитные высоты,
и восхода тошнотворные красоты
все в закате есть, слащавом и практичном…

Но на счастье есть Испания другая —
край резца и молотка {69} 69 Резец и молоток. — Некоторые критики усматривают в этом образе отражение масонской эмблемы (см. также примечание {93} ). , земля свершенья,
с вечной юностью, которую слагают
этой расы простодушной поколенья;
есть Испания совсем иная — эта
все искупит, не предаст и не склонится,
край идеи, одержимости, рассвета,
с топором в карающей деснице.

Я не мечтал, чтобы мне досталась
большая слава и врезалась
в людскую память песнь моя;
люблю все то, что бестелесно,
и невесомо, и прелестно,
как мыльных пузырей семья.
Люблю, когда они вбирают
кармин и солнце, и летят
под небеса, и вдруг дрожат,
и, разорвавшись, сразу тают.

Зачем называть доро́гой
след, проложенный в темноте?
Каждый свой путь проходит,
как Иисус по воде.

С неверья нашего попробуй снять одежды,
и назовут тебя врагом, вором надежды.
Невежда мудрости дает разгрызть орех
и, видя, что он пуст, поносит вся и всех.

Наша жизнь — всего лишь минуты,
когда учимся жизнь постигать,
и вечность, когда мы знаем
все, что можно было узнать.

Я когти зверя видел и на руке холеной;
и каждый боров может похрюкивать влюбленно…
Любой подлец докажет: он с честною душой,
любой глупец расскажет, что он мудрец большой.

Не спрашивай о том, что сам ты знаешь
напрасно время потеряешь.
А если на вопрос ответа нет,
то кто же даст тебе ответ?

Позавидовав добродетели,
Каин брата убил своего.
Слава Каину! Нынче завидуют
пороку больше всего.

Глаза, вы однажды открылись
для света, чтобы затем
вернуться в землю слепыми,
устав, не видя, глядеть.

Всех лучше те, кто сознают,
что в этой жизни, в мире слез,
лишь в чувстве меры весь вопрос:
побольше здесь, поменьше тут…

Мы добродетельны, когда душа оттает,
когда морщины лоб Катона покидают.
Добряк — заезжий двор; там все припасено:
вода — для жаждущих, для пьяницы — вино.

Повторяйте вместе со мной: мы не знаем, зачем живем,
из тайного моря пришли, в тайное море уйдем…
И между этими тайнами — загадка земного пути;
три ларца закрыты ключом, которого нам не найти.
Тьму, окружившую нас, не рассеет свет никогда.
Что говорит слово? То, что бегущая с гор вода?