Александр Гитович - Избранное

Где ж Совнаркома грозная печать
И ленинская подпись под декретом,
Где навсегда запрещено поэтам:
Во-первых — лгать, а во-вторых — молчать?!

Быть может, надеялись где-то,
Что наша работа — пустяк,
Но в таинствах мрака и света
Мы знали, что это не так:

Ведь было бы попросту глупо —
Как воду носить решетом, —
Чтоб наша бродячая труппа
Играла в театре пустом.

Поэт, как время над просторами,
Царит в степи своей голодной;
Тот, кто уходит в глубь Истории,
Уходит в глубь души народной.

Там, где в пещере люди грезили,
Там — на стене — его начало:
Там молчаливая Поэзия
Свои стихи нарисовала.

Если, бросив дурные привычки,
Ты в иные поверишь пути —
Мы поедем с тобой в электричке,
Чтобы сказочный терем найти.

Я заранее ставлю в известность
Человека, такого как ты,
Что приедем мы в дачную местность,
В самый полдень ее духоты.

Но тотчас же за пыльным вокзалом,
Миновав овощные ларьки,
Мы пройдем к чудесам небывалым,
Но реальным — всему вопреки.

Видишь издали, в солнечном блеске,
Как в окно устремившийся день
Очертил на сквозной занавеске
Знаменитого профиля тень.

Нам остались забор и лужайка,
Чтобы все повидать наконец, —
Чтобы вышла седая хозяйка,
Приглашая гостей во дворец.

Ты забудешь вокзал и киоски,
Ахнув, словно в кино детвора:
Почему на высокой прическе
Не надета корона с утра?

Все забудешь ты в этом чертоге,
Где сердца превращаются в слух,
Подивясь на волшебные строки —
На ее верноподданных слуг.

Нет, на старость они непохожи,
Потому что сюда в кабинет
Или Смерть, или Молодость вхожи,
Но для Старости доступа нет.

Может, песню ты сложишь про это
От своих заседаний вдали, —
Как спокойная гордость поэта
Стала гордостью русской земли.

Когда поэт в беде —
Угнетена Природа
И робок свет восхода
На облачной гряде.

И к беднякам в оконце,
Повсюду и везде,
Опаздывает солнце —
Когда поэт в беде.

Ночь бродила в черной полумаске,
С азиатской саблей наголо, —
И тогда нас утешали сказки,
Где Добром одолевают Зло.

Взрослый день восходит в ясном свете.
И пока не наступила ночь,
Склонны мы забыть про сказки эти,
Что еще сумеют нам помочь.

Смотри и слушай: не сейчас ли
И звук звучит, и светит свет?
Покамест звезды не погасли,
Готовься встретить день, поэт.

Вновь будут звезды загораться
И птицы петь в ночной тиши, —
Пойми их труд, чтоб разобраться
В системе вечных декораций
К последним подвигам души.

И если крылья не повисли
И ты не выдохся в борьбе —
Звук мысли и рисунок мысли
Ты вновь соединишь в себе.

«Всю ночь грома мои гремели
И справедливый длился бой —
А ты проспал его в постели,
И мы не встретились с тобой.

Теперь иная правит сила,
Теперь сияет солнца свет —
Я добровольно уступила
Ему плоды своих побед.

Лепечут птицы — те, что спали
Иль трепетали до утра,
И голоски их зазвучали,
Как не могли звучать вчера.

Нет, не пришла к поэтам мудрость:
Гроза и Солнце — мы равны,
Как день и ветер, ночь и утро,
Чередоваться мы должны.

Зари сияющей предтеча —
Моею начата слезой...»
Гармония противоречий
Приходит только за грозой.

Зная прихоти мгновенья,
Мне в костер стихотворенья,
Чтоб огонь его не гас, —
Надо вновь подбросить строчку
Из таких,
Что в одиночку
Отыскал я
И припас.

Хороши вы,
Строчки эти:
Эту выбрать
Или ту?
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету.

Позабыть она сегодня вправе
Все, что ей солгало бытие:
Грустную неправду фотографий,
Ханжеское зеркальце свое.

Лунный вечер оказал ей милость, —
В колдовской воде отражена,
Девушка внезапно убедилась,
Что была русалкою она.

Так слагали древние народы
Правду сказок, канувших во тьму,
Где живая живопись природы
Учит нас искусству своему.

Вздохнула утомленная земля
Под ветерком в блаженный час заката,
И сосны отдыхают, как солдаты,
Могучими ветвями шевеля.

А в озере, где рябь смутила воды,
Там отраженья воинов дрожат, —
Как будто рабский страх объял солдат
В меняющемся зеркале природы.

Есть мир
Таких понятий и предметов,

Такого самомненья
Торжество,

Что только
Племя грозное поэтов

Быть может в силах
Одолеть его.

Я никогда не оскорблю работу
Кого-то из числа моих коллег:
В Искусстве нет женитьбы по расчету
И он несчастен — слабый человек.

Нет, нелегко брести такой дорогой
И продолжать однообразный труд,
Живя с поэзией своей убогой,
Как с нелюбимой женщиной живут.

Неведомых художников холсты,
Внезапно получившие признанье,
Музеи купят в громе суеты,
Чтобы пополнить пышное собранье.

Но неизвестных стихотворцев труд,
Стихи, рожденные для долгой жизни,
Их ни в какой музей не продадут:
Они давно подарены Отчизне.

«Нам — хлеб за мысль! Да это что — угроз?
Мыслитель должен быть — во все века —
Гранильщиком алмазов, как Спиноза,
Иль сторожем морского маяка.
За это ремесло он будет вправе
Есть хлеб земной и прокормить семью,
И продолжать, не думая о славе,
Бессонный труд — нагую мысль свою.
Та Мысль — Бессмертье, Правота и Свет
Живых людей и формул отвлеченных...»

Так говорил храбрейший из ученых.
А что Искусство сочинит в ответ?

Мы странное испытываем чувство,
Внезапно обнаружив, что подчас
Бесспорный подвиг братского искусства,
Тревожа мысль, не покоряет нас.