Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

Осень приходит в бедро целовать словами.

Джимми, давай-ка забудем, как нас сломали.

Джимми, давай-ка забудем, как те и эти

В нас с тобой умерли люди, погибли дети.

Как не хватило ни веры, ни сна, ни сил нам.

Как было солоно, как было больно сильно,

Когда в этой чертовой жизненной хирургии

Отрезались самые близкие и самые дорогие.

Джимми, давай не думать, что, может, завтра,

Нам распахнутся жуткие «двери» Сартра,

Или о том, что нас могут пометить чеково

В самой шестой и ужасной палате Чехова.

Как заставляют стонать нас, скулить и корчиться

Филипы Моррисы, Праймы, Рогани, Хортицы.

Как нас смертельно заботливо усмирили

Теми продуктами дьявольской индустрии.

Джимми, а с нами Бог неизбежно был (ли?)

Джимми, давай припомним, что мы забыли:

Брось забывать любить и любить забыться!

Будем менять манеры, привычки, быт сам.

Джимми, куда ведь дальше, под нами днище.

Видишь, у нас с тобой силы на тыщи нищих?

Молчи словами, разговаривай лишь касаниями.

Руками не думай, пускай решают сами они.

К черту одежды, замаскированные под Прада.

Только обнаженному телу известна правда.

Как-то непринужденно, небрежно, просто мы

Станем наэлектризованными, как простыни.

Будем купаться в дайкири любовных стонов.

Осень замрет от страха, как будто сто нас.

Станем единым целым, сойдясь чужими.

Осень уходит прочь, замечаешь, Джимми?

Мы с тобой не умеем самбу, сумеют пальцы.

Станем счастливыми буддистами, как непальцы.

Словно мы поселились в сердце Индии. Ну, а там мы

Учимся непридуманному счастью у Гуатамы.

Джимми, у нас здесь такое оплотище штилевое!

Джимми, мы с тобой целый воин, пока нас двое,

Пока мы о любви поцелуями – не словами,

Молятся Божьи ангелы над нашими головами…

"чтоб тебе родиться птицей,

надо прежде умереть."(с)

Десятки солнц разбитого стекла,

звенящий голос. Mир, упавший на пол.

Мой кот внизу – в квадратике окна —

сидит и отрешенно лижет лапу.

Сгорают связи, рушатся мосты,

мелеют вены, мысли и колодцы.

Сквозь перистые рваные бинты

меня несет под воспаленным солнцем

за тридевять, досрочно, наобум.

Под звуки гаммы рвутся быль и небыль.

Впервые рада вылететь в трубу —

в нее в момент свернулась полость неба,

и глас трубит восход – иже еси!..

Но до-мажор завис всего в полтоне

от выхода – буксует нота си,

а глас фальшивит и летально гонит.

Hе выход запасной – простой исход,

логичный, будто эхо после крика,

и небо – не вокруг, не над, не под,

оно – внутри мигает аварийкой…

Тоннель, воронка, вОроны, стрижи…

Пульсация секунд, свет – ближе, ближе…

Но кто-то в белом требует: дыши!

И кто-то рядом молится: живи же!..

Крепки узлы. Тягуча пелена.

Невнятны голоса, размыты лица.

Отчетлив кот, глядящий из окна

вслед улетевшей нерожденной птице.

Я больше не приду сюда —

ни в этот двор, ни в эти стены,

где постоянно переменны

удача, ветер и судьба,

где столько лет за кругом круг

меня вели чужие боги

и отжимали грубо соки

вращеньем будней-центрифуг,

где плющ крадется по крыльцу

и умирает у порога,

где дождь – холодный недотрога —

руки не даст, бьет по лицу,

где солнце медленно за шкаф

сползает, прячась в пыль вселенной,

и, улыбаясь лицемерно,

слепит врасплох, исподтишка,

где окна – тихая вода —

так глубоки, темны и немы…

Чужая жизнь, чужая тема.

Я больше не приду сюда.

Мы встретились. Паршивых две овцы. Два комика из пошлой оперетты —

напившиеся августа глупцы. Две рыбины из высохшего лета.

Настроим звук и наведем мосты. Заглавие останется в кавычках.

Mы будем говорить до темноты о чем угодно, только не о личном.

Изгибы улиц подчеркнет неон, и вечер будет плыть, шуметь и петься,

a твой невозмутимый баритон – взрывать мое смеющееся меццо…

Придут счета, дожди, осенний грипп. Hад линиями Наска древних инков

парить под солнцем будет пара рыб, считая друг у друга чешуинки.

Шершавым языком из рыбьих кож залижет время будние печали.

Но все же ты когда-нибудь уйдешь. А может, я, хвостом вильнув, отчалю.

И воздух станет сразу тяжелей, и кто-то, спотыкаясь о пороги,

где лУны абразивных фонарей шлифуют мокрых улиц водостоки,

пойдет по кнайпам, пО миру, в народ. Забьет крест-накрест зону циферблата,

отрежет дреды, чешую сорвет и забинтует тайные стигматы.

Он будет пить и осенять крестом веселую подвыпившую паству…

Но по сюжету это всё – потом.

Сейчас – вокзал, перрон, глаза и… "Здравствуй…"

У новости будет вселенский охват:

«Смотрите, к Мессии пришли три волхва!

Явились с дарами персидские маги…»

На это не жалко минут и бумаги,

звенят голоса и сливаются в хор:

«Зовут их Гаспар, Балтазар, Мельхиор…

Смотрите, вот золото, ладан и смирна…

Цари поклонились и замерли смирно…»

Реклама. «Мы снова в эфире! И лучше

расскажет об этом Иосиф Обручник».

Опять комментатора вспыхнет cadenza —

под светом звезды и на крике младенца.

И слушает молча планета глухая,

как дышит вертеп Его, благоухая…