Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

Именно такие люди, как Макар были и остаются продолжателями дела тех мыслителей, кто еще триста лет назад мечтал примирить религиозное мировоззрение с научным. Кто пытался ввести в состав науки житейские, донаучные (эмпирические и эзотерические) знания в целях более полного философского и мировоззренческого истолкования данных науки и абсолютных религиозных истин.

Известно, что для многих мыслителей прошлого источником познания являлся чувственный и религиозный опыт, и просеивающий этот опыт через сито рассудка интеллект. История религии и науки сохранила нам имена многих религиозных деятелей, которые внесли огромный вклад в развитие духовной культуры и социально-экономического прогресса. История познания мира человеком гласит: союз науки и религии заключен в самом человеке.

В последние семь лет «Свидетеля Макара» не переставали мучить «вечные вопросы», одним из которых являлось трагическое противоречие между состоянием духа и состоянием биологической юности, эта вечная трагедия молодого человека – «животного полного грез» (Н. Заболоцкий).

В одном случае этот союз материи и духа гармоничен и естественен, а в другом – он невозможен вообще. Не потому ли, мечта многих представителей свободной мысли о плодотворном союзе науки и Священного писания («Закона») о том дне, когда ученый физик и философ-богослов будут говорить на одном понятийном языке и понимать друг друга остается мечтой и сегодня.

Причин этому, считал Макар Михайлович, несколько. Одна из них заключена в самой естественной науке как в системе знаний, полной заблуждений и просчетов в отношении предметов физического мира, другая – в самой религии как в «духовном ведомстве» с тысячелетней историей, полной многих противоречий, заблуждений и опасных ересей. История взаимоотношений этих двух полярных «идеологических ведомств» полна драматических событий и разного рода локальных, эпохальных конфликтов.

Камнем такого преткновения явилась «методологическая несовместимость» двух противоположных мировоззрений (особенно научного, материалистического) с его весьма ограниченными истинами, требующими дальнейшего усовершенствования, иных методов познания.

Об этом «камне преткновения» в свое время писала Елена Петровна Блаватская (1831-91) в известном теософском сочинении «Тайная доктрина», которое Макар Михайлович в последние годы жизни высоко ценил и перечитывал.

Особенно ярко эта несовместимость проявилась в науках, связанных с мироустройством и возникновением жизни во Вселенной. Вот уже в течение трех веков история науки выступает в качестве истории всевозможных догматизмов и деспотизмов разума, грубых промахов и грандиозных заблуждений.

Как только наука пытается объяснить «вечные» тайны Природы – например, механизм всемирного тяготения, или двойственную суть материи, ее «несотворимость» и «неуничтожимость», ее загадочную количественную неисчерпаемость «вглубь», бесконечное многообразие ее свойств, формы Всеобщего Бытия – тогда и возникает в научных доводах вопиющие противоречия, которые сглаживаются с помощью хитроумных интерпретаций.

Скрытые допущения, догадки и гипотезы, преподносимые учеными мужами в качестве безупречных доказательств, игра ученых в прятки с истиной делают битву науки с Непознаваемым миром рискованной, а исход ее – неопределенным.

Это обстоятельство продолжало весьма огорчать Макара Михайловича. Не этим ли можно объяснить то странное «духовное бессилие» героя его книги «НО…» с его чуть ли не божественным могуществом в масштабах Солнечной системы?

Мучительно больно и бессмысленно быть «божественной точкой» в пустоте Мироздания, где для тебя давно свершился переход от биологической сущности к общемировому, вселенскому состоянию, при котором не может быть великого и малого (рассказ «Будем жить»).

Какие выводы напрашиваются после прочтения книги МАКАРА? Мир – совершенен, это мы – несовершенны, это мы – не-до– завершены…

Страшные, взрослые «сны разума» и по-детски сюрреалистические видения в рассказах и эссе МАКАРА легко переходят друг в друга и являются воплощением духовно-нравственных переживаний наших современников. Стоять «у бездны на краю» и с ужасом смотреть в «черную дыру» – было любимым, экстремальным занятием русских литераторов и философов.

МАКАР заглянул в Бездну, но не ужаснулся, отступил от ее края и сделалвыводы, выключил телефон, зашторил окна квартиры от назойливого яркого света, от шума и гама монотонной повседневности, лег на диван и уснул навечно…

В.Н. Никитин относится к той исключительно редкой породе людей, которые рождаются для мира Познания посмертно. Истина, ради которой жил этот выдающийся неординарный исследователь-философ, не знает смерти, хотя, увы, земная жизнь носителя великих Идей, как правило, бывает тяжелой и глубоко трагичной.

Никитин в своих научных исследованиях существенно расширил рамки и масштаб поисков смысла жизни и смысла истории таких выдающихся представителей российской философской мысли, как Н.А.Бердяев, Э.Л. Радлов, С.Н.Булгаков, Н.О. Лосский, В.В. Зеньковский, которые рассматривали историческую философию как возможный путь к историческому всезнанию Всеобщего Бытия.

В своей книге «Философия Вечности» (М. Изд-во РУДН, 2004) В.Н. Никитин не только сумел достойно протиснуться между двумя изначально полярными мировоззрениями – между Сциллой материалистической науки и Харибдой религиозно-эзотерических знаний, но и блестяще сумел перекинуть между ними мостик своей исторической высокой философии с ее предназначенческим и человекосущностным подходом.

Наконец, В.Н. Никитин был первым ученым-историком и философом, кто предложил нам историософский вариант еще пока не созданной «Сводной Теории Всего Сущего», о которой давно мечтают физики всего мира.

Научные исследования В.Н. Никитина в области историософии уместно назвать добротными плодами научного творчества, которое является уделом людей с богатым сверхчувственным воображением, уникальным умением «узреть незримое с давнишних пор»(В.А. Жуковский), предугадать непредвиденное.

В.Н. Никитин попытался заглянуть в Бездну непознанного, за «горизонт событий» и понять умом вещи уму непостижимые, нашел в себе смелость предложить нам свою на первый взгляд «безумную» версию целесообразного присутствия во Вселенной мыслящего разумного существа – человека.

Антропогония и космогония у Никитина идут в одной упряжке. Заглянув за горизонт позитивного знания, Никитин смог увидеть окраины Вселенной, ее пространственно-временную ткань и одновременно с этим рассмотреть дно вывернутой наизнанку человеческой души с ее Черной Троицей – «жадностью, ревностью и завистью».