Анатолий Апостолов - За Храмовой стеной. Книга Памяти (сборник)

Он родился 23 июля 1937 года в Москве. Его родители: отец – Смирнов Глеб Борисович – профессор живописи; мать – Смирнова Любовь Федоровна – художник, преподавала черчение в учебных заведениях Москвы.

Алексей Глебович учился в средней художественной школе, после окончания которой, поступил в Московский художественный институт им. Сурикова на художественно-графический факультет.

Его дед – Борис Васильевич Смирнов – художник, член группы художников-передвижников Куинджи, с детских лет возил подростка Алешу по монастырям, где обучал своего внука реставрации фресок и фресковой живописи.

Вместе с дедом Алексей реставрировал фрески в Мирожском монастыре на Псковщине. С тех пор А.Г. всю свою жизнь занимался реставрацией икон и настенной росписью в церквах и храмах России. Он расписал кафедральные соборы в городах Иваново, Тамбове, Чебоксарах, Новосибирске, Вятке. Расписывал Михайловский собор в Псково-Печерском монастыре. Дружил со многими иерархами православной церкви.

Дед А.Г. по матери – донской казачий атаман Абрамов Федор Федорович умер до революции. Его дядя – полный тезка деда – Абрамов Федор Федорович после смерти генерала Миллера, возглавлял во Франции РОВС (Российский воинский союз).

Во время учебы в Институте им. Сурикова Алексей Глебович принимал участие в реалистических выставках. Но, начиная с конца 50-х годов, увлекся абстракционизмом, а позднее – критическим символизмом. Принимал активное участие в движении второго русского авангарда в Москве. В 70-е годы ХХ века А.Г. возглавил московский авангард пессимистического направления.

Чешский искусствовед Арсен Погрибный, собрав большую коллекцию московского авангарда, в 1968 году (перед вводом советских войск в Чехословакию) устроил в Праге большую выставку. После ввода войск он был объявлен врагом народа, но сумел спастись и вывести картины за границу, после чего провез их по всем выставочным залам западного мира, где она имела небывалый успех, и особенно отмечались работы А.Г. Смирнова.

Алексей Глебович был человеком незаурядных творческих способностей. Для него одинаково был легок переход от жанра художественного, живописного к писательскому жанру.

Им было написано несколько романов, пьес, стихов, которые, к сожалению не были изданы. И только с конца 90-х годов, в последние годы жизни он стал публиковать свои статьи по истории русской культуры Нового времени, а также истории Катакомбной церкви в России в парижском журнале «Символ» и в тель-авивском альманахе «Зеркало».

Определенное влияние на юношу Алексея оказало творчество и личное знакомство с писателем Даниилом Андреевым, который после отбытия тюремного заключения во Владимирском централе поселился со своей женой Аллой Александровной (урожденной Бружес) в дачном доме отца Алексея Глебовича в подмосковной Перловке. Здесь же в Перловке Даниилом Андреевым был написан главный его литературно-философский труд «Роза мира», в котором заложены основы будущей всемирной религии.

В доме у А.Г. любили собираться художники, писатели, музыканты. И так же как в Абрамцево, здесь была заведена традиция оставлять свои автографы на скатерти, и эти подписи затем прошивались цветными нитками.

В Перловке А.Г. организовал два православных прихода, а в середине 90-х годов перешел в Российскую Автономную церковь, организовав Приход Святого цесаревича мученика Алексея.

Умер А.Г. 30 октября 2009 года, похоронен он в Москве на Бабушкинском кладбище, рядом с могилами отца и деда.

Скажу прямо, моя дружба с Алексеем Глебовичем была основана на чисто интеллектуальном общении и строилась на общей беззаветной любви к отечественной истории и литературе.

К моменту нашего знакомства Алексей Глебович основательно охладел к русскому символизму и к поэзии Серебряного века. Его увлечение абериутами и французскими сюрреалистами Полем Элюаром, Андре Бретоном и Гийомом Аполлинером сменилось страстным интересом к истории белой русской эмиграции и Коминтерна, к разгадке засекреченных трагедий советской истории. Из поэтов и писателей русского зарубежья А.Г. признавал только Ивана Бунина, Георгия Адамовича и Георгия Иванова.

Даниила Андреева и Александра Коваленского он считал последними «ирокезами» русской дворянской культуры, подлинными русскими символистами, последними после Бунина дворянскими русскими писателями, оставшимися в большевистской России и сохраняющими на ее территории островок русской литературы.

Особенно много внимания Алексей Глебович уделял национальной истории, с ее «интернациональными сюжетами» нового времени, в частности, исторической культурной антропологии.

Из новых направлений исторической науки (новой экономической истории, истории бизнеса и предпринимательства, интеллектуальной и социальной истории) он в первую очередь уделял внимание новой социальной истории, которая рассматривается сегодня как история человека и его связей с обществом, природой и миром.

Замечательный специалист по истории Русской Катакомбной церкви, истории дворянской усадьбы и быта, художник-иконописец Алексей Глебович Смирнов глубоко переживал духовно-нравственный кризис России. Эти переживания он изложил в своей «мемуарной публицистике» в нескольких номерах журнала «Зеркало» (Израиль, Тель-Авив), постоянным автором которого он являлся с 2004 по 201о гг. и в очерке о Русской православной Катакомбной церкви и Киевском подпольном монастыре «Угасшие непоминающие в беге времени». (Альманах «Символ», Париж. 1998, №40, декабрь. С. 160-296).

«У нас народу много, а Людей нет» – часто в наших беседах любил повторять Алексей Глебович.

Алексей Глебович полагал, что понимание смысла человеческого бытия всецело находится в компетенции религии, что акты человеческого сознания не подлежат научному анализу.

Человеческую сущность А. Смирнов, как и А. Шопенгауэр, рассматривал с позиции крайнего пессимизма, но в отличие от немецкого философа, его пессимизм сопровождался традиционным русским состраданием и жалостью к этой «двуногой грешной твари Божьей». В этом сострадательном взгляде на «падшего человека» он был в своем творчестве заодно с Ф.М. Достоевским – великим знатоком «изнанки человеческой души».

Алексей Глебович, как и я, считал, что привычная интерпретация истории и ключевых исторических фактов связана с властью, что политика вне морали и нравственности есть наихудшее из всех зол.

Влияние безнравственной власти на историю проявляется при написании учебников истории. Здесь у власти всегда появляется соблазн интерпретировать исторические события в свою пользу, или исключить критику каких-либо глобальных исторических событий. Все правители всегда любили, чтобы исторические факты укрепляли их авторитет и делали их имена бессмертными в пределах человеческой истории.