Ирина Кнорринг - После всего: Стихи 1920-1942 гг.

Так, — проводя, как по указке,
По жизни огненный изъян,—
Ведет к трагической развязке
Воображаемый роман.

Тоскуем над картою рваной:
Отсюда свернули сюда,
Вот здесь проезжали рано
Поселки и города.

— А помнишь — вот здесь отдыхали.
Какая была тишина,
А дали, осенние дали,
А воздух, пьянее вина!

И снова, как за победой,
За радостной новизной
Скользили велосипеды
Под гору дорогой лесной.

За каждым крутым поворотом,
За каждым холмом вдалеке,
Манящее, новое что-то,
Так чуждое зимней тоске.

— Да, да. Ну, а вспомним, как зябли,
Как кутались в полы плаща.
Как били холодные капли
Безжалостного дождя!

Навстречу ветрам из Ламанша
Не ехали даже, а шли!
…А все-таки — дальше, дальше…
Компьен… Бове… Авдели…

Как милы названия эти…
— А помнишь, вот здесь, за Маньи,
Презрев всех жандармов на свете,
Мы даже костер развели…

И снова шины шуршали,
Был в сердце задорный угар.
Над Сеной вечерней блуждали,
Взбирались на замок Гайяр.

Снимались у темных развалин,
Снимались в густых камышах.
И не было больше печали,
По-детски светилась душа.

Париж нас неласково встретил.
Мы снова тихо живем.
Нам кажется милым и ветер,
И самый трудный подъем.

Теперь нам осталось немного,
Лишь карта на темной стене,
Да черною ниткой дорога
И пестрые флаги на ней.

Такой же день, как девять лет назад.
Все тот же дождь и в небе те же тучи.
Молчи, молчи! И посмотри в глаза —
Все тот же день, не хуже и не лучше.

Переменились только я и ты.
И стали мы среди суровых будней,
Среди пустой и лживой суеты
Старей, скучнее и благоразумней.

Нас напугала дождевая даль.
Мы не пойдем в этот день в Версаль —
Бродить в глухой, осенней мокрой чаще
Пустого парка (а пруды, как сталь),
Чтоб вспомнить вновь влюбленную печаль —
Глухую память молодости нашей.

Ревет вечерний океан,
Таинственная даль темнеет,
И в нарастающий туман
Вершины прячут Пиренеи.

Мигают ярко маяки
На каменных отвесных кручах.
А небо все в тяжелых тучах
Полно тревожной и летучей,
Нечеловеческой тоски.

Безжизненность пустынных дач,
Пустые улицы, аллеи…
И гул прибоя, будто плач,
Взывает к темным Пиренеям.

А в лиловеющей дали,
Над гладью сонного залива,
На узкой полосе земли,
В горах, раскинутых лениво,
Смешались в прихотливом танце
Огни Испании и Франции.

День догорит в неубранном саду.
В палате электричество потушат.
Сиделка подойдет: «Уже в бреду…»
Посмотрит пульс: все медленней и глуше.

Сама без сна, мешая спать другим,
Не буду я ни тосковать, ни биться.
Прозрачный синий полумрак. Шаги…
А жизни-то осталось — в белом шприце.

Еще укол. В бреду иль наяву?
Зрачки расширятся, окостенеют.
Должно быть, никого не позову,
Должно быть, ни о чем не пожалею…

Блеснет заря над крышами вдали.
Туман дома окутает, как саван.
И в это утро я уйду с земли.
Безропотно. Бестрепетно. Бесславно.

Я покину мой печальный город,
Мой холодный, неуютный дом.
От бесцельных дел и разговоров
Скоро мы с тобою отдохнем.

Я тебя не трону, не встревожу.
Дни пойдут привычной чередой.
Знаю я, как мы с тобой несхожи,
Как тебе нерадостно со мной.

Станет дома тихо и прилично,
Ни тоски, ни крика, ни ворчни…
Станут скоро горестно-привычны
Без меня кружащиеся дни…

И, стараясь не грустить о старом,
Рассчитав все дни в календаре,
Ты один поедешь на Луару
В призрачно-прозрачном сентябре.

И вдали от горестной могилы,
Где-то там, в пути, на склоне дня,
Вдруг почувствуешь с внезапной силой,
Как легко и вольно без меня.

Пока горят на елке свечи,
И глазки детские горят,
Пока на сгорбленные плечи
Не давит тяжестью закат,

Пока обидой злой и колкой
Не жжет придуманная речь,
И пахнет детством, пахнет елкой
И воском разноцветных свеч, —

Я забываю все волненья
И завтрашний, тяжелый день,
И от веселой детской лени
Впадаю в старческую лень.

Смотрю на детскую улыбку,
Склоняюсь к нежному плечу.
Не называю все ошибкой,
И даже смерти не хочу.

Считать толково километры,
На карте намечая путь,
Учесть подъемы. Силу ветра.
Что посмотреть. Где отдохнуть.

Решить внимательно и строго,
Что можно брать с собой, что — нет.
Вязать пуловеры в дорогу
И чистить свой велосипед.

Мечтать о воздухе хрустальном,
О тишине лесов и рек,
О городке провинциальном,
Где будет ужин и ночлег.

И в настроении прекрасном
На карту заносить пути…
Пока не станет слишком ясно,
Что больше некуда идти.

Свой дом. Заботы. Муж. Ребенок.
Большие трудные года.
И от дурашливых девченок
Уж не осталось и следа.

Мы постарели, мы устали,
Ни сил, ни воли больше нет.
А разве так мы представляли
Себе вот эти десять лет?

Забыты страстные «исканья»,
И разлетелось, словно дым,
Все то, что в молодости ранней
Казалось ценным и святым.

Жизнь отрезвила. Жизнь измяла,
Измаяла. На нет свела.
В кафе Латинского квартала
Нас не узнают зеркала.

— А где-то в пылком разговоре
Скользит за часом шумный час.
А где-то вновь до ссоры спорят —
Без нас, не вспоминая нас.

Уходит жизнь. А нас — забыли.
И вот уж ясно навсегда,
Как глупо мы продешевили
Испепеленные года.