Дмитрий Сухарев (Сахаров) - При вечернем и утреннем свете

Кажется, некуда деться от дутых имен.
Кажется, нечего делать до лучших времен.
Все-таки дело найдется,
Все-таки думать придется,
Все-таки вольная песня в России жива,
Все-таки каждый второй понимает слова.

Быть или не быть… Не то! Вот как точнее
Существовать иль не существовать?
Вот что решаем: лучше ли исчезнуть,
Оставив веку всю его бесчестность,
Иль примениться к подлости его?
Что лучше: нечто или ничего?
Ничто — или ничтожество?
Конечно,
Совсем иное лучше, брат Horatio,
Иное, третье. Только нет его!
А есть, чтоб не болела голова,
Четвертое: слова, слова, слова.

Писать стихи, хотя бы и плохие,
Отнюдь не срам. Постыдно сознавать,
Что стих у нас просторнее стихии,—
Им вместе
тошно
сосуществовать!
Прекрасен стих, когда на диво крепок,
Когда стихия — ипостась стиха;
Прекрасен мир, когда он верный слепок,
Но пальцем ткни — труха, труха, труха.
Когда стихию точит короед,
Не только в нас, ни в чем здоровья нет.

Что происходит в Датском королевстве?
На первый взгляд, все то же, что всегда —
Желтеют листья и мычат стада,
Но — черви преуспели в короедстве.
Повсюду происходят разговоры,
Слова юлят и прячутся, как воры,—
И поделом приспешникам молвы!
Но вот словами движет акт творенья,
И что ж наградой? — умиротворенье,
Мы счастливы: слова — но каковы!
Так всуе, втуне гибнет высший дар,
Два высших дара — жизни дар и слова,
И отвести не в силах мы удар,
Пока один не вызволит другого.

А поглядеть, какая благодать!
Коснулась осень каждого листка,
И знать не знают эти перелески,
Что суть вопроса, в сущности, жестка:
Существовать иль не существовать?
Вот что решаем в Датском королевстве.

Суть иль не суть? Иль это от ума,
А жизнь свои дела решит сама?

Юных пограничников фигуры
В аэропорту.
Лица проницательны и хмуры,
Страшно за версту.

Страшно за версту, хоть и невинен.
О моя страна,
Минем мы с тобою иль не минем
Эти времена?

Страшно человеку под прицелом,
Тяжко под ружьем,
Тягостно и страшно миру в целом
Жить с тобой вдвоем.

Сколько ж это времени продлится,
Годы иль века?
Страшны твои замкнутые лица,
Клацанье замка.

Казалось бы, вовсе не сложно,
И век бы нам это простил,
Носиться душой бестревожно
Меж тихих небесных светил.

Но в небе лихие засады
Души караулят полет,
И знание пуще досады
Покоя душе не дает.

Не рев ли, не вой всемогущий
Нам чудится в звездной пыли?
Но тут выплывает из гущи
Искусственный спутник Земли.

Он чертит свой путь одинокий
В пустыне, где холод и тьма,
Как млечное небо, далекий
И вечный, как вечность сама.

Должно быть, какое-то дело
Доверили люди ему,
Не зря же тщедушное тело
Пустили в бездушную тьму.

И даже, быть может, связали
С ним люди надежду свою,
Не попусту ж в дикие дали
Ушел он, а я тут стою.

Конечно, такая работа —
Она для физических тел.
Но очень знакомое что-то
Я, вперясь во тьму, разглядел.

Не битник, не праздный распутник.
Я тою же метой клеймен,
Я тоже работник, я — путник
На пыльной дороге времен.

И те, кто меня запускали,
Представить едва ли могли,
Какие я высмотрю дали —
Естественный путник Земли.

Я путник, мой путь не окончен,
Мне страшен космический гул,
И мало ли кто там не хочет,
Чтоб я свою линию гнул.

Но, Солнечной предан системе,
Я верю лишь в светлые дни,
Я знаю: какая б ни темень,
А ты свою линию гни.

И кто бы когда бы на свете
Моей ни грозил правоте,
Мне важно, что именно эти
Слова я скажу, а не те.

И если дорога разбита,
То дело и тут не труба,—
Была бы, ребята, орбита:
Работа, свобода, судьба.

Человека в человеке
Кто сожрал? Автомобиль.
От него мы все калеки —
И в душе и в плоти гниль.

Но лишь только «жигуленок»
Свояка кичливый гнет —
Задрожит, как жеребенок,
И копытами взбрыкнет,—

Как я сразу вырастаю
В своих собственных глазах!
Как я версточки верстаю,
Позабыв о тормозах!

И ничуть не озабочен
Перспективою суда,
Вдоль отравленных обочин
Я лечу туда, туда,

Где на мерзостном погосте
Спросит грозный судия:
— Человеческие кости
Кто глодал?

— И я, и я…

Собиралась ласточка
Улетать на юг
И глядела ласково
На своих подруг —
На подруг, с которыми
Заниматься сборами,
И делить с которыми
Сотни верст пути,
И в пути с которыми
Разговор вести.

И ко мне наведалась
Поразмять крыло,
Щебетала весело,
Что на ум пришло:
«Ничего не ведомо,
Ничего не гадано
И ничто не задано
Наперед судьбой,
А проститься надо нам
Навсегда с тобой».

Увидала ласточка
Мой унылый лик
И сказала ласково:
«Не грусти, старик!
Не с добра приходится
За теплом охотиться,
Но порою сходится
И с горой гора.
Ты прости, как водится,
А теперь — пора».

Пожелал я ласточке
Всех заморских благ.
Это ты прости меня,
Коли что не так.
Не сойтись с горой горе,
Ты крутись в чужой жаре,
А я тут, в своей норе,
У зимы в плену
На своем родном дворе
Подожду весну.

Напоследок — дурацкий круиз
По прелестной и грязной реке,
Вдоль прекрасных и грязных дворцов,
Мимо вечных каштанов.

Мы огнями врезаемся в ночь,
Потому возле наших бортов
Скачет свита в безумных лучах —
Мошки, мушки, букашки.

И безумные эти лучи
Вырывают из тьмы берега.
И немытые своды мостов
Проплывают над нами.

А на стрелке того островка,
Где и я, было дело, сидел,
Там студенты в обнимку лежат —
Дети вечных каникул.

И безумные наши лучи
Вырывают студентов из тьмы.
И студенты, объятья разжав,
Слепо хмурятся свету.

Не буди, ослепление, дурь!
Не лети, мотылек, на огонь!
Не стреляй в меня, бедный студент,
Как пойдет заваруха!

Мой джинсовый нечесаный брат,
Мой суровый возлюбленный сын,
Обнимайся с подружкой своей,
Я проехал, проехал.