Ильма Ракуза - С трех языков. Стихи

ходики с гудящими в лад
золотыми пчелами времени?
Неужели придется оставить таможенникам
в их беспощадных и жалостливых руках
и шерстяную шаль сидя в которой подолгу
ты перебирала печальные тайны
когда к этому располагала пасмурная погода?

1.
светлым глазам затемненного таксомотора
который ноябрьской ночью
отвозил мою мать когда у нее начали отходить воды

детской коляске зеленого цвета которая до меня
возила полную вшей одежду эмигрантов

нелегалу которого чуть не загрызла овчарка
в кобольдовом лесу
куда я ходил школьником в подаренном пальто
преследуемый блюзом

рассвету над парижанкой
приносящему мне твои безвременники,
Аполлинер,
и обнажающему боль несчастных в любви [5] Парижанка — согласно толковым словарям итальянского языка, седло или сортировочная горка на товарных станциях. «Этот странный топоним вызывает в моем воображении известное стихотворение Аполлинера о безвременнике, которое я очень люблю». (Из объяснения автора в письме переводчику.) «Боль несчастных в любви», по-видимому, ассоциируется у Несси со стихотворением Аполлинера «Песня несчастного в любви». (Прим. перев.).
на путях сортировочной горки
чудесной тайне вербаскума пробивающегося
на станционном бестравьи
под бряканье бдительных молотков
для простукивания колес

беспокойным асфальтовым воробьям
товарищам наших дурачеств
и свидетелям наших чудачеств спокойным чайкам
на перилах балконов

туннелям куда возвращаются с платформы
экспедиторы чтобы вдохнуть немного тумана
переправленные любезным Хароном
с асфодилонского луга

мечтам о скитаниях в товарных вагонах
бледно-зеленого цвета
в июльские дни когда мираж трепещет над шпалами

лохмотьям истории поступающим на фабрику
по переработке макулатуры
и оставляющим горький запах бумаги
в бумагорезке забвенья
2.
плодородному пеплу оседающему на глазах
стоит нам вспомнить
хромую женщину на велосипеде и мальчонку
что плакал в сквере

работницам табачной фабрики
вышедшим на демонстрацию и в первую
очередь
Марианне бившей себя по ягодицам
перед носом хозяина

моей тете в шелковой блузке
сшитой из американского парашюта
которая поднимая глаза от «Зингера»
видела свет за холмом

жителям Кьяссо пришедшим на помощь Гарибальди
в битве при Сан-Фермо
с торбами хлеба и фуража
через пограничные лощины
светлым асфальтам этого
с латинским когда-то названием города
где покоится наша дудочка вечных лозоходцев
в поисках любви

милосердным грудям подавальщицы из буфета
богини ночной смены из-за которой сходили
с рельсов вагоны

огню иллюзий зажженному парнями
что все еще играют Perdido
в лесочке куда залетают среброгласые соловьи
расцветая в тени

грудам металлолома под белым криком акации
покрывающей женщин таящих
весенние гроздья веселья

морозному январскому дню на горе святого
где я собираю
обломки снов возвращающих ушедших друзей
и женщин которых я мог бы любить
3.
своевольной будлее ищущей свет на ничейной земле
и дарящей бабочку пропавшему без вести
что сидит как ни в чем не бывало на тротуаре

белым воротничкам и платанам на улице Команчини
в ожидании
итога пари на стакан вина с человеком
выскочившим на футбольное поле

красному знамени моего отца
которому не удалось перейти границу
когда его выследили черные псы
ядовитой ненависти

рассвету зарянки блинкующей
за придушенным скрипом
вагонов катящихся в тумане навстречу
тупиковому упору

Фалоппии-Ахерону под асфальтом
уносящему прачек и закаты
и кровь скотобойни и нашу струистую
отроческую мочу

заброшенному двору «Художественной фотографии
Данте Брунеля»
где черную свастику зачеркнул белый цветок
летящего ангела

старой женщине у которой при переезде в дом
на виа Соаве
чудом открылся третий глаз
видящий невидимое другим

девушке бросившейся чтобы забыть под поезд
и одинокой забывшей выключить газ
так что лицо в ожогах

всем им а также тем кого я забыл назвать
тем которые забывают
тем кто не говорит обо мне
тем о ком я не говорю
тем и другим

я посвящаю эту январскую оду.

В ожиданьи двенадцатого номера
сижу на скамейке и как может показаться
не обращаю внимания на

на то что происходит вокруг
на женщину косящую на оба глаза
на мужчину в инвалидной коляске
на хорошенькую велосипедистку
что в мою сторону даже не посмотрела
на первые осенние краски
на прохожих думающих на ходу кто о чем
на святого воина стража фонтана
грозящего мне своим мечом.

серебрятся жемчужины
на травинках и листиках

зажигаются каплями
в это утро воскресное

то ль дождя ядовитого
из внезапного облака

то ли солнечных зайчиков

до рассвета все говорил
о вашем отсутствии в верхних комнатах
сохранивших следы песка и солнца
на страницах книг и стаканы с карандашами
и память о доме что на равнине

до рассвета дождь
говорил о вас крадясь по крыше
мочился под дверью
начинал и заканчивал вами
свой светлый рассказ

до рассвета
он скороговоркой
пересказывал наши воспоминанья
рассуждал о четных днях и нечетных
о времени пожирающем нас