Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Кто посягнул?.. Не франт заморский,
А тоже русский офицер;
Его в гостиных Пятигорска
Ласкали, ставили в пример.

Но кавалером не из лучших,
За дерзость сослан на Кавказ,
Считался маленький поручик
С тяжелым взглядом темных глаз.

Его стихи казались вздором
И слишком речь была резка:
Чернь оправдала дружным хором
Смерть у подножья Машука.

И вот опять леса, поляны;
Деревни русские ползут:
К несчастной бабушке, в Тарханы,
Поэта мертвого везут.

Не так ли в сивые метели
Дорогой зимней, столбовой,
И сани с Пушкиным летели
И обгоняли волчий вой?

Свистел ямщик. Фельдъегерь хмуро
Смотрел вперед и дул в кулак…
Так началась литература
И слава создавалась так!

И мы сказать, пожалуй, вправе
(Без злобы, Боже упаси!),
Что розы путь поэтов к славе
Не устилали на Руси.

Прекрасен строгий образ Гумилева!..
Он в те года сияюще возник,
Когда какой-то иссякал родник
И дряблым, бледным становилось слово.
И голосом трубы военной и суровой
Его призыв воспрянул в этот миг,
И, к небесам подъятый, тонкий лик
Овеян был блистаньем силы новой.

О, этот очерк крепко сжатых губ!..
А в эти дни, не веря нашей яви,
Блок забывал о доблести и славе
И к чертовщине влекся Сологуб.
Был страшен мир, где безмогильный труп
Вставал и шел своей тропою навьей,
А небеса уже закат кровавил,
Вздымая ночь с уступа на уступ.

Мы провалились в грозную войну,
Как в вырытую кем-то яму волчью,
Мы стали жить испуганно и молча,
В молчание повергнув всю страну,
И, задыхаясь, ринулись ко дну…
Лишь красный факел озарил окрестность,
Как нетопырь, порхала неизвестность,
Будившая набатом тишину.

Один лишь голос серебром звенел,
И не был он никем перекликаем,
Все мы его и в наши дни узнаем,
Зане не заглушил его расстрел.
Да, как бы резко залп ни прогремел,
Каким бы ни был он зловещим лаем —
Мы все-таки еще ему внимаем,
Пусть сонм годин над нами прошумел!

Прекрасен грозный облик Гумилева!
Как Лермонтов, он тоже офицер.
А вы теперь наказаны сурово,
Вы, сеятели басен и химер!
…Грохочут танки. Вихорь битвы — сер,
И вспыхивает в нем огонь багровый…
Но где оно, водительское слово,
Победно поднимающее всех?

И где они, где те певцы иные,
Что заменили спящего мертво?
Золотое сердце России
Мерно билось в груди его.

Воскресенье. Кружку пива
С пены белою каймой
Девушка с лицом красивым
Принесет на столик мой.

Как всегда, учтиво спросит,
Как неделю поживал.
И сосед мне скажет: «Прозит!»,
Поднимая свой бокал.

И движением учтивым
Кружку подниму и я,
Золотым, янтарным пивом
Жажду вечную поя.

Что же, если тяжела нам
Жизнь не нашею виной —
Мерь ее, сосед, стаканом
Или кружкою пивной!

И когда с четвертым «прозит»
Вспыхнут в сердце огоньки,
Мой сосед меня попросит
Почитать ему стихи.

Всё отлично: вечер, пиво,
Рядом теплющийся свет
Глаз красивых и учтивый,
Понимающий сосед.

Совсем не так: не пух, не пудра…
Оно мне кажется иным —
Фарфоровое это утро
Серебряное с голубым.

Безмерна статика покоя,
Но снится, чувствуется мне,
Что скрыто нечто роковое
В звенящей этой тишине.

Она зовет условным знаком
За низводящую черту, —
Так воздух втягивает вакум
В зияющую пустоту.

Стихает боль моей тревоги,
Душа ущерба лишена,
А на фарфоровой дороге
Фарфоровая тишина.

И всё острее нетерпенье
Слиянья полного с путем
Блаженного исчезновенья
В серебряном и голубом —

Полета к высям небывалым,
Чтоб, может быть, упасть светло
(Уже серебряным кристаллом)
На чье-то жалкое стекло.

Или, устав блуждать в пустыне,
Крыла покорные сложить,
Чтоб скользнуть с небес, как иней,
И ветви ив отяготить.

Но слаще всех причуд поэта —
Быть просто радостно-живым
В фарфоровое утро это
Серебряное с голубым!..

Есть два слова: счастье и участье.
Мастер их не станет рифмовать,
Но разгонят всякое ненастье
Эти позабытые слова.

И поэты школы удаленной
Заставляли их звучать в строфе:
Пушкин, Тютчев, в красоту влюбленный,
В нежности непревзойденный Фет.

Потому что в годы золотые,
В давние хорошие года,
Много было радости в России,
И она давалась без труда.

Но пришли эпохи роковые,
Стала жизнь безмерно тяжела,
Обеднела радостью Россия,
Нищенскою жизнью зажила.

И уже пустопорожним звуком
Рифма счастья прилетела к нам
Хмурым недоверчивостью внукам,
К их жилью, открытому ветрам.

Нет ни счастья нам и ни участья…
Но хочу я рифму обновить:
Все-таки и к нам приходит счастье,
Если мы сумеем полюбить!

Милая, твоя высока милость,
Милая! — чуть слышно, чуть дыша:
Это — счастье, это озарилась
Розовым сиянием душа!..

Всё розоватей, дымней
Над городом утра…
Последний месяц зимний,
Пришла твоя пора!

И пусть морозы люты —
Не унываем мы:
Последние минуты
Настали для зимы!

День удлинился явно —
В седьмом часу светло.
Гулять по солнцу славно —
Совсем, совсем тепло!

И пусть еще несмело,
Как вкрадчивая трель,
Но робкая звенела
Нам первая капель.

И солнце бьет в оконце,
Лик в тучах не таит,
И радостно на солнце
Стрекочут воробьи.

Пусть их восторг непрочен,
Пусть ночь всё холодна,
Но где-то близко очень
Хоронится весна.

Пусть мы у Реомюра
Качаем головой —
Конец для стужи хмурой
Уже не за горой.

И — конькобежцев горе,
Ворчат дровяники! —
Идет тепло, и вскоре
Растают все катки.

И хорошеет город,
Везут на арбах лед;
И скоро, очень скоро
В Харбин весна придет!