Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

Заметались люди, завопили,
Поднятые из-под одеял,
Плачущих младенцев потащили,
Каждый драгоценности хватал.

А иные — устремленность к высям
Красоты, познанья и любви —
Уносили книги, связки писем,
Ноты, сочинения свои.

Лишь один из тысячи вопящих
В миг, когда уже громада вся
Запылала, как сосновый ящик,
Вышел, ничего не унося.

Ибо знал, что не спасают крохи,
Что, сжигая старый дом дотла,
Роковая молния эпохи
Всех равно на гибель обрекла.

Я потерял тебя давным-давно,
Давным-давно была последней встреча.
Навек твое захлопнулось окно,
Но незабвенный не забылся вечер.

Где ты теперь, потерянная мной, —
Улыбка, нежность, золотистый волос?
Ведь до сих пор я слышу за собой
Печально призывающий твой голос.

И я тревожно оглянусь назад, —
Невольное срывается движенье…
Но позади — холодные глаза
С надменною усмешкой удивленья.

Не в жмурки ли играешь ты со мной,
Нежнейший призрак, ставший беспощадным?
Не мстишь ли мне, что этот путь земной
Сомнительным вручал я Ариаднам?

Но мной самим твоя прервалась нить, —
Мгновение непоправимо злое…
До самой смерти сердцу будет мстить
Мое неугасимое былое.

У автобусной стоянки,
В магазинной перебранке,
В самой гуще жизни грубой
Или вне ее, в тиши

Настороженной и гулкой
Инвалида-переулка,
Где под медленной стопою
Листьев золото шуршит, —

Словом, где бы ни бродил я,
Где бы я ни проходил бы,
Все одну я в осень эту
Вижу женщину вдали —

То с очерченностыо ясной,
То за дымкою ненастной,
Словно в облаке, немного
Отделенном от земли.

И по шубке старомодной,
По осанке благородной,
По походке, по движенью
Черной сумочки в руке —

Узнаю ее мгновенно
И бросаюсь неизменно
К милой, к ней, неторопливо
Проходящей вдалеке.

Но глаза блеснут другие,
Не родные, а чужие,
И опять я убеждаюсь,
Что она — совсем не та,

Да и как же быть ей тою,
Если крышкой гробовою
Та, о ком теперь тоскую,
Четверть века заперта!

Ты знаками отличий удостоен —
Ты в поножах, шлем у тебя пернат.
По имени тебя, суровый воин,
Перед когортой называл легат.

Откуда ты? Из царственного Рима
Иль с острова, где умер добрый Пан,
Или весна твоя была хранима
Лесною глушью заальпийских стран?

Но и сейчас еще совсем ты молод —
Открытый взор отвагой озарен,
Карникулой тяжелый локоть золот…
В какую ты красавицу влюблен?

Иль ты еще любви не вверен следу,
Лишь ратной славе отдаешь мечты
И лишь одну жестокую Победу
Преследуешь неумолимо ты?

Да, ты за ней бежишь неутомимо:
Ведь первый ты вступил в прекрасный храм,
Когда таран врата Иерусалима
Разбил, как скорлупу, напополам!

И ты упал тогда окровавленный,
Ты два часа лежал на плитах, нем,
И Тит возвел тебя в центурионы
И подарил пернатый этот шлем.
…………………………………….

Потом — трибун — начальником когорты
Ты понесешь священного орла.
В иной стране сражений воздух спертый
Уже твой крик пронзает, как стрела…

И далее… ужель преторианцем
Увидеть мне тебя в годах иных,
И на матрон с искусственным румянцем
Ты сменишь маркитанток полевых?

Изнеженность позорна для солдата
(И для поэта пагубна она!),
Ему нужней костер, рука собрата
Да иногда еще глоток вина.

Пусть будет так: тебя хранил Создатель
От мерзости, но от меча не спас,
И образ твой запечатлел ваятель,
Чтоб в этой бронзе он дошел до нас.

Хвала тебе, солдат, отважный воин
Тысячелетий и веков седых,
Твой прах истлел, но бронзы удостоен,
А гордый дух живет в сердцах иных!

Ты послушай, шалунишка славный,
Кто такой наш дедушка Мороз…
Это — имя: литерой заглавной
Старика почтил великоросс.

С уваженьем относиться надо
К старику, когда под Рождество
Он скрипит пимами за оградой
И трещат деревья вкруг него.

Седобровый, пусть седобородый,
Он — румян и молодо-глазаст;
Он из той, из кряжистой породы,
Что уже не дожила до нас.

Сверстник он богатырям былинным,
Друг Микуле, кроткому Илье, —
Он и к нашим подошел годинам
По своей сугробной колее.

Под началом у него метели,
Змеи вьюг, слепящие глаза, —
Обвивают белые кудели,
Обнимает белая гроза!..

С дней еще татарщины, с Батыя,
Тропы он заветные берег —
Хоронил в лесах скиты святые,
Не давал, не отворял дорог.

Выходил нежданно из-за ели,
Обнимал, укладывал в сугроб…
Многие навек окоченели
На узлах неразрешенных троп!

И, покликав быстролетным вьюгам,
Уходил в их стелющийся дым…
…Был он нашим стародавним другом
И теперь остался он таким!

Лес зимою дивно изукрашен —
Елочки в тяжелом серебре…
И Мороз, наш дедушка, не страшен
Краснощекой русской детворе.

Он таких, как ты, сердечно любит,
В праздники захаживал к таким,
Если ж нынче у тебя не будет,
Значит, занят чем-нибудь иным…

Это — не напыщенная ода,
Обойдемся без фанфар и флейт!
…Осень девятнадцатого года.
Копенгаген. Безмятежный рейд.

Грозная союзная эскадра,
Как вполне насытившийся зверь,
Отдыхает… Нос надменно задран
У любого мичмана теперь.

И, с волною невысокой споря,
С черной лентой дыма за трубой
Из-за мола каменного, с моря
Входит в гавань тральщик «Китобой».

Ты откуда вынырнул, бродяга?..
Зоркий Цейсс ответит на вопрос:
Синий крест Андреевского флага
Разглядел с дредноута матрос…

Полегла в развалинах Россия,
Нет над ней державного венца,
И с презреньем корабли большие
Смотрят на малютку-пришлеца.

Странный гость! Куда его дорога,
Можно ли на рейд его пустить?
И сигнал приказывает строго:
«Стать на якорь. Русский флаг спустить».