Анатолий Жигулин - Летящие дни

Халатов стираная байка,
Больничных кленов хмурый вид…
— Иди, пришла твоя хозяйка! —
Мне санитарка говорит.

А ты еще и не хозяйка,
И впереди немало бед.
Еще попробуй угадай-ка,
Хозяйкой будешь или нет.

И мне еще грудную клетку
Хирурги будут потрошить.
И случай мой довольно редкий,
И неизвестно, буду ль жить.

И у меня еще невеста,
Нежна и ласкова со мной.
Боится — потеряет место,
Когда уйду я в мир иной.

Беду считая неминучей,
Совсем не чувствуя греха,
Она уже на всякий случай
Другого ищет жениха.

Я страхом смерти был опутан,
Не различал добра и зла.
Но ты пришла и страх мой лютый
С невестой вместе прогнала…

Еще нетвердо сердце билось,
Тугим прихваченное швом.
Но ты пришла и утвердилась
В нем, неокрепшем, но живом.

И выходил я в сад больничный,
Где на ветру пучки травы.
И голоса густые птичьи
Кричали мне:
«Живи! Живи!..»

Синиц трепещущая стайка
Справляла жизни торжество.
И рядом шла моя хозяйка,
Хозяйка сердца моего.

* * *

Где теперь ты, рыжая? Скажи.
Словно бы тебя и не бывало.
Словно бы от горечи и лжи
Сердце по частям не убывало.

И другая ждет меня теперь,
Та, что я в тебе искал напрасно.
После всех сомнений и потерь
Многое мне нынче стало ясно.

Словно бы поднялся на скалу
И увидел под собой с вершины
Сосны, погруженные во мглу,
Пройденные кручи и долины.

И видна мне с гулкой высоты
За дрожащей рябью бездорожья
Маленькая-маленькая ты,
Что осталась где-то у подножья.

* * *

На почерневших ветках дуба
Свернулись бурые листы.
Холодный ветер зло и грубо
Раздел дрожащие кусты.

И только свежестью нежданной,
Как будто впрямь еще жива,
За изгородью деревянной
Сверкает мокрая трава.

* * *
Г. Красухину

Горят сырые листья,
И вьется горький дым.
В саду, пустом и мглистом,
Он кажется седым.

В молчанье нелюдимом
Я думаю о дне,
Когда растаю дымом
В холодной тишине.

Листок заледенелый
Качается, шурша…
Уже почти сгорела,
Обуглилась душа.

Не будет продолженья
В растаявшем дыму.
И нету утешенья
Раздумью моему.

* * *

Я спал, обняв сырую землю,
На лесосеке под сосной.
Осенних трав сухие стебли
Склонялись нежно надо мной.

И на мешках от аммонита
Я спал во чреве рудника.
Осколки битого гранита
Врезались больно мне в бока.

Но я бессонницы не ведал.
С друзьями горький хлеб делил,
Пустой баландою обедал.
И сосны крепкие валил.

На дне глубокого карьера
Не знал я света и тепла.
Но ни одна меня холера
Тогда до срока не брала…

А нынче?.. Нынче только снится
Былая сила прежних лет.
Опять через окно больницы
Смотрю я в пасмурный рассвет.

Смотрю на глинистые пятна,
На лес, сверкающий бело…
Земля, земля!
Отдай обратно
Мое здоровье и тепло.

* * *

О, жизнь! Я все тебе прощаю.
И давний голод в недород,
И что увлек меня, вращая,
Большой войны круговорот.

Прощаю бед твоих безмерность —
Они устроены людьми.
Прощаю, как закономерность,
Измены в дружбе и в любви.

Для всех утрат, былых и близких,
Я оправданий не ищу.
Но даже горечь дней колымских
Тебе я все-таки прощу.

И только с тем, что вечно стынуть
Придется где-то без следа,
Что должен я тебя покинуть, —
Не примирюсь я никогда.

МЕТАЛЛОЛОМ
А. Иванову, сатирику

Металлолом! Металлолом!
Киоск дощатый за углом.

Веселый год сороковой.
Цветенье лип над головой.
И мы с товарищем вдвоем
Везем сдавать металлолом.

Тележка дряхлая ворчит
И по булыжнику стучит.
На зависть всем колоколам
Гудит, грохочет старый хлам:

Позеленевшее ведро,
Литое ржавое ядро,
Стальной ошейник для собак,
Екатерининский пятак,
Пустые ризы от икон,
Разбитый древний граммофон…

Давным-давно на свете нет
Скупых примет
Тех дальних лет.

Была военная зима —
Сгорели старые дома.
От прежних лип остались пни,
Давно трухлявые они.

В асфальт оделись города —
Исчез булыжник навсегда…
Товарищ мой погиб в войну
В свою десятую весну.

Что решено,
Что суждено —
Все переплавлено давно.

Но, как и прежде, за углом
Звенит-гремит
Металлолом.

ПРАВДА

Кто додумался правду
На части делить
И от имени правды
Неправду творить?

Это тело живое —
Не сладкий пирог,
Чтобы резать и брать
Подходящий кусок.

Только полная правда
Жива и права.
А неполная правда —
Пустые слова.

* * *

Приход зимы в краю суровом
Я вижу ясно и сейчас:
Холодный ветер с диким ревом
Деревья грозные потряс.

Мне и сегодня снится, снится
Скупого дня последний луч;
Пурга, готовая пробиться
Из тяжело летящих туч;

Снежинок первое порханье
В оцепеневшей синеве,
Когда от моего дыханья
Растаял иней на траве.

* * *
Рокуэллу Кенту

Подъемный кран раскачивает ветер —
Как будто не Москва,
А Колыма
Явилась мне сегодня на рассвете
Сквозь белый пар,
Сквозь белые дома.

И у шоссе костер горит смолисто.
Кипит в котле расплавленный гудрон.
И увлеченно спорят два таксиста,
Осыпанные жестким серебром…

О, странный мир!
Ты повторяешь краски.
Я помню, как не раз я застывал
У тех полотен с видами Аляски,
Где никогда, конечно, не бывал.

Суровый мир.
Скупое освещенье.
Холодных, чистых красок торжество…
И в каждой жилке Зрело ощущенье
Немыслимой знакомости его!

И эту сопку в облаке тумана,
И эту тень косую на снегу
Я видел где-то
Возле Магадана.
Вот только точно вспомнить
Не могу.

* * *

Вспоминаются черные дни.
Вспоминаются белые ночи.
И дорога в те дали — короче,
Удивительно близко они.

Вспоминается мутный залив.
На воде нефтяные разводы.
И кричат,
И кричат пароходы,
Груз печали на плечи взвалив.