Давид Самойлов - Избранное

Он не опасен. Пусть он шпарит
Двусмысленные парадоксы
И пусть себе воображает,
Что он силен в стихах и в боксе.

Мне нравится его веселость,
Как он беспечен и нахален,
И даже то, как тычет в соус
Огрызок сигареты «Таллин».

А в круглом блюде груда раков,
Пузырчатый янтарь бокала,
И туч и дымов странный ракурс
В крутом окне полуподвала.

Сандрильона ждет карету.
Чинно курит сигарету.
Ждет, чтоб прибыл сандрильонец
Из компании гуляк —
С туфелькой, на «Жигулях».

Стынет кофе. Отрешенно
Ожидает Сандрильона
Из миллиона сандрильон.
В ней не счастье, не страданье,
Все — сплошное ожиданье.
Наконец приходит он.

И, с задумчивым соседом
Не простившись, выйдет следом
За плечистым сандрильонцем
Из сапожной мастерской.
Парк осенний залит солнцем.
Осень. Небо. И покой.

И уедет Сандрильона,
С ней — волос ее корона,
Вместе с гордым модельером
На машине «Жигули»…
Высоко над морем серым
Чайки, тучи, корабли.

Можно и так. На заре
Выйти — и за садоводство,
В час, когда в алой заре
Пышное солнце печется.

Чувствовать лапой босой
Холод и влажность тропинки.
Птиц услыхать, над тобой
Пинькающих без запинки.

Можно и так. Не спеша
Ждать, чтоб глаза разлепились,
Чтобы проснулась душа,
Чтобы слова укрепились.

Как поступить? На заре,
Может быть, даже и лучше
Пальцем писать на золе
Или на утренней туче.

Мое единственное достояние —
Русская речь.
Нет ничего дороже,
Чем фраза,
Так облегающая мысль,
Как будто это
Одно и то же.

Сперва сирень, потом жасмин,
Потом — благоуханье лип,
И, перемешиваясь с ним,
Наваливается залив.

Здесь масса воздуха висит
Вверху, как легкое стекло.
Но если дождь заморосит,
Земля задышит тяжело.

Залив господствует везде,
Навязывая свой накат.
Деревья держит он в узде,
Захватывает весь закат.

Он на могучем сквозняке
Лежит пологим витражом.
И отражает все в себе,
И сам повсюду отражен.

Тебя мне память возвратила
Такой, какою ты была,
Когда: «Не любит!» — говорила
И слезы горькие лила.

О, как мне нужно возвращенье
Из тех невозвратимых лет,
Где и отмщенье и прощенье,
Страстей непроходящий след.

И лишь сегодня на колени
Паду. Ведь цену знаю сам
Своей любви, своей измене.
Твоей любви, твоим слезам.

Пахло соломой в сарае,
Тело — травою и ветром,
Губы — лесной земляникой,
Волосы — яблоней дикой.

Были на раннем рассвете
Легкие свежие грозы.
Мы просыпались. И снова
Сном забывались, как дети.

Утром она убегала,
Заспанная и босая,
С крупных ромашек сбивая
Юбкой раскосые капли.

Да! Уже было однажды
Сказано: остановиться!
Сказано: остановиться!
Остановиться мгновенью!

Как тяжесть спелых яблок клонит ветку
Или ломает, если нет подпоры,
Так до земли сгибают
И ломают нас
Созревшие воспоминанья.

Блажен лишь тот, кто памяти лишен.
Зато какая устремленность в небо
У необремененного побега,
Когда мы близ травы вкушаем сон!

Эта плоская равнина,
Лес, раздетый догола,
Только облачная мнимо
Возвышается гора.

Гладко море, берег гладок,
Гладки травы на лугах.
И какой-то беспорядок
Только в горних облаках.

Чайка летит над своим отраженьем
В гладкой воде.
Тихо, как перед сраженьем.
Быть беде.

У меня пред тобою вина.
И ее не смывает волна.
Не смывает прошедшего горя
Благодать полунощного моря.
У меня пред тобою вина,
Что осталась на все времена,
Времена, что белей и короче,
Чем короткие белые ночи.

Тот же вялый балтийский рассвет.
Тяжело размыкание век.
Тяжело замерзание рек.
Наконец, наконец выпал снег.
Я по снегу уже доберусь
Из приморского края на Русь,
Где морозы звончей и синей.
И опять, может быть, научусь
Не бояться свободы своей.

Свежо кричат вороны
Во славу тишины.
Подстриженные кроны
Еще обнажены.

В засохших травах дудки
Утиной перелив.
И, видно, через сутки
Очистится залив.

Но надо, чтобы ветер
Дул с севера на юг
И холодом бессмертья
Повеяло у губ…

Серебряные чайки
Промчались — вот их нет.
И лучшего не чайте,
Ведь, может быть, вослед

Весне простой и легкой
События не столь
Простые, с подоплекой
Совсем уж не простой…

Яхт шелковые ветрила…
Легкокрылые ладьи
Расположены, как лира,
На поверхности воды.

Там, подсвеченная снизу,
Воздух утренний прожгла
Моря выпуклая линза
Серебристого стекла.

В полотне своем высотном
Воздух выпуклый неся,
Друг за другом к горизонтам
Уплывают паруса.

Горделиво и степенно,
Белые на голубом,
Исчезают постепенно
За водой, как за бугром.

Какой-то ветер нынче дул,
Однообразный, безутешный,
И моря равномерный гул
Мешался с ним во тьме кромешной.

Так без начала и конца,
В однообразии усталом,
Как колыбельная вдовца
Над сиротою годовалым.

Что за радость! Звуки шторма
Возле самого окна.
Ночь безумна и просторна,
Непонятна и черна.

Море — тыща колоколен,
Ветер — пуще топора
И готов валить под корень
Вековые тополя.

Что за радость! Непогоды!
Жизнь на грани дня и тьмы,
Где-то около природы,
Где-то около судьбы.

Забудь меня и дни,
Когда мы были вместе.
На сердце не храни
Ни жалости, ни мести.

Но вспомни об одном —
Как в это время года
Ходила ходуном
Ночная непогода.