Новелла Матвеева - Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи

Пумперникель с Никербокером
Засиделися за покером.
Из окна у них видна была
Крыша противоположная:
Тополь, облетевший наголо,
Нёс ей снежное пирожное.

Пумперникель с Никербокером
Ели каперсы с картофелем.
В это время хлопья выткали
Крышу с дымовыми трубами,
Облицованными плитками,
Точно пряниками грубыми.

Пумперникель с Никербокером
Подрались, как шкипер с докером.
А в окне у них видна была
Та же крыша (в третьем действии),
Переписанная набело
Первой вьюгой Равноденствия.

Никербокер с Пумперникелем,
Баламуты превеликие,
Успокоились и начали
Мыть посуду после ужина.
(А за стёклами маячила
Кровля с лесенкой завьюженной.)

Пумперникель с Никербокером,
Добряки голубоокие,
Чай допили — к синим сумеркам
Под рождественскою ёлкою.
…В окна другу машет с улицы
Никербокер треуголкою.

Никербокер с Пумперникелем
Были выполнены грифелем.
Крыша — чуть была завьюжена:
На ней лесенка студёная
Серебрилась, как жемчужина,
В виде лесенки рождённая.

Пумперникель с Никербокером
Завтра встретятся за покером…

Эта притча о том, как Простак не побрезговал жутью
Ненормальности друга. О том, как лукава Мечта…
Эта притча о том, как простилися у перепутья
Полоумие и Простота.

Эта притча о том, как Простак изловился «на мушку»,
Как его наградили смешным деревянным конём
И столкнули — в доспехах картонных — на остров-игрушку.
(И как БЕДНЫЙ ПРОСТАК ЗАМЕЧАТЕЛЬНО ПРАВИЛ НА НЁМ!)

Эта притча о том, как доверчив мужик и незлобен,
И о том, как другие над ним потешаются всласть.
И о том, что никто мужику уступить — не способен
Настоящую власть.

Эта притча о том, что — чем злее ылита и прытче,
Тем труднее поверить в ылитников «герцогский» род.
Эта притча о том, что… сия невесёлая притча
До глухих — не дойдёт.

Лёд на берёзе подтаял чуток, —
Мшистая тень подо льдом.
Смотрится в пасмурный снежный поток
Наш покосившийся дом.

        О золотые родные места!
        В том подмосковном лесу
        Не в переводе, а прямо с листа
        Я прочитала весну…

Сослана к соснам веленьем судьбы,
К листьям берёз молодым,
Я полюбила большие дубы,
Ветер, фиалки и дым…

        В сумерках серых опилки красны.
        Быстро просохшие вдруг,
        Щепочки светятся… Ветер весны
        Рвёт медуницу из рук…

Вечер. Черёмухи выход немой.
В воздухе — с гулом — жуки.
Белые платья… Внакид — пиджаки.
Смех под гармонь…
А зимой —

        Снег, перевитый на вьюжной юле,
        Кровь леденящий мороз,
        Толпы молящихся в солнечной мгле,
        Бьющих поклоны, берёз;

Их ностальгически-нежный хрусталь,
Как бы нездешний уже! —
Коего, — словно отъехавшей, — жаль
Даже оседлой душе…

        Дней протекал несжимаемый круг.
        К нам не цеплялись никак
        От новолуний — опущенность рук,
        От полнолуний — тоска.

Разве бывали «магнитные дни»?
Что мне могло помешать
Складывать песни? Садиться на пни?
Воздухом вольным дышать?

        Кольцами в омут закат уходил,
        Месяцем падал на дно…
        Век (не «магнитный», не «лунный») щадил
        Старых и малых — равн о.

Так отчего же,
Безумью под стать,
Всё исказилося вдруг?
Знать, не положено людям
Роптать,
Бурю подкармливать,
Жар нагнетать,
Плакать
И рваться за круг.

Такой туман ехидный,
Как будто сожгли в нём резину…
Такое впечатленье,
Что в море подлили бензину,
        Что жирный блеск бензина
        Мне радугу скорчил для виду,
        Что старая дрезина
        Собой заменила Тавриду.
Какое странное море! —
Ни белое, ни голубое…
Такое впечатленье,
Что сдан Севастополь без боя.
        Неужто лиходеи
        От праведной кары закляты?
        Такое впечатленье,
        Что крепости — ПОДЛОСТЬЮ взяты!
О, всякий плен печален,
Погибельно рабство любое.
Но доблестных плененье,
Но рабство отчаянных — втрое!
        Решусь ли оглянуться
        На шум заповедного флага?
        Такое впечатленье,
        Что льётся из глаз моих влага,
Что в мире
Нет одиноче
ГЕРОЕВ,
СВОБОДЫ ЛИШЁННЫХ.
Что нет ничего жесточе
Трусов вооружённых!
        И щиплет глаза от рези,
        Как будто попал в них и жжёт их
        Отскол от статуи Фрэзи —
        Заступницы мореходов…
Но тот не взвидит света,
Кого униженный проклял.
Такое впечатленье,
Что там, за моросью блёклой
        Есть яркое море Грина
        И Фрэзи Грант на «Бегущей»…
        Такое впечатленье,
        Что с нами Бог Всемогущий.

Шотландской крови в Вас — такая малость
(Хоть капля эта дивно-знаменита),
Что вряд ли вообще до Вас домчалась,
А в жилах Ваших пращуров размыта.
Вы русский. Лермы? Но уже на пятой
Ступеньке рода (сколь бы ни блестящей)
Не остаётся крови привходящей.
Вы русский. Чистый. Вылитый. Завзятый.
Вы, — сердце обжигающий стихами
Родимыми; Вы, — в ком Отчизна дышит,
Вы — русский! Даже ежели припишут
Русейший гений, выраженный Вами,
Не этой вот махине, в Вас осевшей,
А капельке, — до Вас не долетевшей.

— Кто мне ответит, — спросил декан в заключение
(Это должно быть известно художникам думающим!), —
Что означают слова: «Золотое сечение»?

— Это, — ответил студент, не успев подготовиться, —
Это — когда ваш ребёнок хамит, но ВЫСЕЧЕН будучи,
Вдруг ЗОЛОТЫМ становится.

Учёный муж — не тот, кто знает письмена
Халдеев… И латынь… И наделён смекалкой…
А тот, кого жена
Порою учит палкой.