Илья Сельвинский - Улялаевщина

В этом отношеньи было много ошибок,

И не видеть их-преступленье".

Машинистка вмешалась: "Примите благодушно:

Конь о четырех, да и то спотыкается".

Улыбнулся: "Гым-гым. Еще бы не каяться,

Ежели споткнулась целая конюшня.

Но дальше. Компродский аппарат налег

И закупорил корни крестьянского роста.

Давайте ж разберемся: мы стоим у вопроса

Вместо разверстки ввести налог".

Налог!! И заглох орудийный взвой;

И побросала армия деревни караулить,

Конница отплясывала кованный звон,

Справа по-три на зубах улиц.

В стрелецком шлеме, где в шишечке кнес1,

Опричною сволочью выкатив челюсть,

Сам командарм, деревянно подбоченясь,

Грозно гремел на карусельном коне.

Считая, что тон советской государственности

Это чек..щина, приказ и наган,

Лошадиных старался, честно ударствуя,

Выкроить рожу - на страх врагам.

А Гай понуро качался на коне.

Уже велось "дело" об убийстве Кулагина,

Да в серых думах болезненно вздрагивала

Мысль о той, о ней.

__________

1 Кнес (славянcк.) - князек, флюгер на терема,

Облака Грозного над улялайской степью

Хищное тявканье, картавый курлык,

На кургане бились мохнатые орлы,

Свища вихри, вздувая пепел.

Горбатые когти сочили выскребь,

Поросший ракушками клев гремел,

Из мозолистых лап вылетал в искрах

В запахе пороха - кремень.

И когда, в монархическом распахе,

Ерошась, остался самый великий

Его наглые глаза осмотрели: на пика

Черная от мух голова пахла.

И Гаю стало дико и как-то не верилось,

Что он, он - комнатный интеллигент,

Веселый жуир декадентского севера,

Стал героем мрачных легенд.

Но вокруг на тачанках, верхами и так

Плясали, шагали и ехали "убийцы".

Это эпоха выходит на тракт

Пусть же мертвым покой, а живымлюбопытство.

И комиссар, на повороте проступив на тротуар,

Шоколадным перемаслом разливаясь через стекла,

Нагнулся на ходу и, заглянув в окошко около,

Высмотрел такое, что взревел на роту - "Арш!":

Четырехногий, среднего роста,

Масти бурой, глухой стук.

Это не то, что вы думаете-просто

Стул. Обывательский стул.

Но кто ночевал в соленых топях,

Нюхая железо осенних струй,

Кто выл на седле, когда ему топот

Отдирал от кальсон присохший струп;

Кто пушечной тушей под поездный гуд

Во вшивых ульях тифозных теплух,

Кое-как примостившись на плуг,

Не знал куда сунуть лишнюю ногу,

Тот...

Он писал метелицы писем:

"Милая мам. Я прошу об одном

Стул мой в чулане - умоляю, займись им

Пусть его покрасят и вправят дно"..

Вот и все. И ничего нового.

Никаких идей с красивой брехней.

Просто стул. Рядовой. Сосновый.

Который уверенно четырехног.

Кстати о стуле. Дом No 3,

Подъезд, где осыпался цементный гравий,

Звонок; "три раза и раз"-и направо;

"Профессор Евгений Иваныч Щедрин".

Так вот у Евгивща1 - месяц пошел,

Как, что называется, не было "стула".

И старый академик не без юмора думал

Об экономии топлива кишбк.

_____________

1 Евгивщ-Евг(ений) Ив(анович) Щ(едрин).

Сумевший отличить Ratio от Logos,

Но не смогший отопить свои 70 аршин,

Он втащил в кабинет собачью берлогу.

Где много соломы и псиной парши.

Тут и залег. Тут после лекций

Жарил на касторке чемоданные ремни,

И топливом пылали из бывшей коллекции

Враждебные теченья, например Парменид.

Вечером же в валенках и золотых пенснэ

Шел по квартире проверять мышеловки,

И если бы его спросили - мялся бы неловко

О критике Штейнаха1 к будущей весне.

А ночью опухшие суставы Эженя

Копались среди мусора в выгребном дне,

Ибо смерть - выход в любом положенья,

Но положенье, где выхода нет.

Но зима на исходе. Но солнце храбро

Кровавилось в бархате лысых гардин.

И "старушек" 2 по зале благодушно бродил,

Мурлыча любимую абракадабру:

Навуходоносор На

вуходоносор Навухо

доносор Навуходоно

сор Навуходоносор.

Аккуратно вынул что-то вроде табакерки

И, шаркая до бюста Октавия (станция),

Нюхал и думал: а) о букве "ерике",

б) О влиянии последней на "Стансы".

_____________

1 Штейнах - германский ученый, производящий опыты

омоложения на крысах.

2 "Старушек" (польск.)-старик.

К этому-то Щедрину позвонили. Резче.

"Батюшки. Какими судь..." "Ну-ну, ты. Потише-ка.

Я конспиративно". "А. Но где же твои вещи?"

"Вот". "Что это?" "Записная книжка".

Суетливо выловил из жилета ящичек,

Ткнул в ноздрю зеленоватого меха:

Аап? Псср! - "На здоровье". - Ррящь!!.

Ап! - "Ну?" - А... - "Ну" - Нет... Проехало.

Фу!.. Ты все тот же. Бунтуешь? "Привычка".

"Но скажи мне на милость: ну, что ты привнес им?"

"Страх!"-засмеялся сквозь зубы носом:

"Страх террора... Ты это себе вычекань.

Ну, что у вас в Москве? Презираете Листа?

Втыкаете антенну в левитановский "Омут"?

А как самочувствие Белого Дома,

Этого правительства веселых журналистов?

Ну, что же - отвечай! Вывал Первопуток?

Что заговоры?*' "Что ты. Теперь уж бойся стен".

"Вот как? А кстати: я больше не Штейн.

Я Завадовский. Понимаешь? Не напутай,

Ну, информируй дальше". "Ах, боже, милый Дима,

Ни с кем не вожусь, и вообще стал таять",

"Тогда вот что, дядя: пойду пошатаюсь.

Нужно принюхаться. Необходимо".

Штейн достал гофрированную бороду,

Приладил к губе, оттянул резинкой

И быстро пошел по мертвому городу...

Здесь "Мерилиз", а тут был "Зингер".

Он шел завоевателем, производя экзамен.

И слышал от злорадства перестук пульза:

Попугаи пывесок по пустынной улицэ

Нелепо тараторили немыми голосами;

Как ато жутко-видеть проспект,

Наполненный тысячью рекламных игрушек

(Медная ботфрта, зеркальный спектр,

Стерлядь на велосипеде, рюшик,

Тройка жирных кабаньих морд

Над гирляндой сосисок, зубная улыбка,

Женская ножка в чулке, скрипка,

Очки, циферблат)-и знать, что он мертв.

Дома как гробницы. Промахнут моторы

И снова глухота. И нечем утолиться.

Охлебывалась мраком большевистская столица,

Жуткая, как крематорий.

И вдруг на безлюдьи-толпа. У витража.

"Виноват. Разрешите. Подвиньтесь, пожалуйста"

Чахлая лампочка обливала: галстук,

Дюжину запонок и пару подтяжек.

И туземцы напирали, зачарованные сватом,

Осколком диковинной "белой" культуры

Спекулянт, проституха, замзав из Совета,

Студийка с чемоданчиком, аджарский турок.

Штейн возвратился: "Чудесно, старик.

Полная разруха-и хоть бы проблеск,

Еще немного - месяца три

И большевики угроблены".

И вдруг мокрицы посыпали разбег

На гипсовый бюст цезаря Октавия,

И явственно стена произнесла на распев

Величественною октавой:

"Конь.

Струг.

Тиф.

Взвизнь.

Неразберибери и соха...