Илья Сельвинский - Улялаевщина

Смотрел полудремой в кибитке Пушкин,

С таким же снежком на бобровой опушке

И так же сквозь дырочку ветер дул...

Вдруг -стали. На низовой.

Вопросительный посвист, полный вибраций,

И вот о снег полнозвучно бряцает

Красной мочи горячий звон.

И вно;вь остановятся. Через фут.

И друтая лошадь, слегка изгорбясь,

Выгнет хвост, но сделает - ффт.

Немного подумает и дернет корпус.

И сно/ва звезда. И на взгорьях круп

Черной луной взойдет из-за пуши,

И онова нырнет. И баюкает уши

Кры? Кру. Кры? Кру.

Так о чем она думала? Да. Оренбург.

Лошади всюду всегда одинаковы.

Здесь их слушали Пушкин, Аксаковы,

В этогм нытье снеговых бурь...

А над дохою в черном углу

Золотокрасный вспых папиросы

Выхватывал скулы, стеклянную россыпь

И черных глазниц лепную глубь.

Гай размышлял: "Я, как стержень, обвит

Проводами партии и пролетариата.

Я-организатор, я и лектор, я-оратор- .

Имею ли я право даже думать о любви?

И куда я везу ее? К военной черни

В будни, напряженные до невралгии,

Когда в утренний час не предвидишь вечерний,

Учел ли ты это? Нет. Не лги.

Да-это так. Но тут существенное "но".

Чго она? Гаремное животное, не более.

И в ее сознаньи жизненное поле

Лишь будуарная ночь.

Но если сознание - отблеск бытия,

То переплавить женщину в партийной плазме

Разве не заслуга? Не подвиг разве?

Кто же это сделает? Может быть и я".

Нет, не то. Это все казуистика.

Просто, дорогой, потянуло на ласку,

И сколько ты тут зубами ни ляскай,

Это любовь. Вот ее-то и выстегай.

"Стой!" - Демаркационная линия.

"Откуда? Куды?" Землянка. Загиб.

Лошадиными мордами, ссыпающими иней,

На звезду наступили казаки.

Гай подумал: "Тут я и умер".

На миг Но в ребре заработал винт.

И солнечным зайчиком перебликнул юмор,

Когда он швырнул документ: "Лови".

Сивый урядник, неграмотный ночью,

Высек зажигалку - и сунулся брунет:

"А-нэ-ан; ле-и-ли: Анализ Мочи".

(Иностранец должно быть.) "Сахару нет".

"А печать на месте?" - "Печать без сумлень..".

И тронул лошадей нсрастрелянный чекист,

И мча, от хохота рухнул на колени,

Рыдая в железные очки.

Воротился Улялаев на верблюжьей паре

Толечко-только белой зарей.

Распахнуты ворота. Не выбегает парень.

В конюшнях с яслей стрельнул хорек.

А в жениной светелке, где воздух напрыскан,

В коптящей лампе щипцы для волос

На туалетном столике синяя записка:

"Прощайте-уехали. О-сь".

Прыгнул вниз. Перебросил чепрак.

Хвать с места. Конь с ног.

Сугробы шарахались. Снежный прах

Рвался ямской, степной, лесной.

В чугунный гуд шестилетний "Ворон",

Массивной кости густой жеребец.

Перси раздув о вспыльчивый норов

Без сети прожилок и жира без;

Зеленое мыло запенив на-земь,

Космато дымя чернобыльник волос,

Отливая по шкуре в сочном обмазе ,

Лиловый, синий, багровый лоск

Жужжит в распахе, оскалясь белками,

Перетопом копыт отбивая зарю,

Он жужжит, спотыкаясь звездами о камень,

Селезенкой короткий чревя хрюк.

Мышцы ныряли. Вновь нарывали,

Вылепливаясь в барабанной мяздре.

И трепетала в полет, в порыванье

Летучая мышь ноздрей.

Весьегонск. ХI-1924

ГЛАВА III

Ехали казаки, ды ехали казаки;

Ды ехали казаhа?ки, чубы па губам.

Ехали казаки ды на башке па?пахи

Ды наб'шке папахи через Дон на Кубань.

Скулы не побриеты между-зубами угли

По коленям лея наворачивает - "Нно!" Эх.

Конские гриевы ды от крови? па?жухли

Ды плыло сало от обстре?ла в язвы и гной.

Добре, лошадйеха, что вышла? от набега

Опалило поры?хом смердючье полыме.

Только штб там злвтря ды наша жизь? ка?пейка,

Ды не дорубит шашыка - дохлопнет пулемет.

Кбни-вы-коняэги, винтовки меж ушами.

Сивою кукушко?й перкликались ПОДКОВУ.

По степу курганы, ды на курган ем?шаны

Ды на емшан "татарыки" да сивай ковыль.

Гайда-гайда-гайда-гайда - гай даларайда

Гайдаяра гайдадйда гай да лара (свист)

По степу курганы, ды на курган ем?шаны,

Ды на емшан "татарыкй" да сивай коо?выль.

Конница пбдцокивала прямо по дороге,

Разведка рассыпалася ще за две версты.

Волы та верблюды, мажарины та дроги,

Пшеничные подухи, тюки холстин.

Из клеток щипалися раскормленные гуси.

Бугайская мычь, поросячье хрю.

Лязгает бунчук податаманиха Маруся

В николаевской шинели с пузырями брюк.

Гармоники наяривали "Яблочко", "Маруху",

Бубенчики, глухарики, язык на дуге.

Ленты подплясывали от парного духа,

Пота, махорки, свиста - эгей...

А в самой середке, сплясанный стаей

Заерницких бандитщиков из лучшего дерьма,

Ездиет сам батько Улялаев

На черной машине дарма.

Улялаев був такiй: выверчено вiко,

Дiрка в пидбородце тай в ухi серга.

Зроду нэ бачено такого чоловiка,

Як той батько Улялаев Серга.

А за ним вороной - радужной масти:

Ночь, отливающая бронзой и рудой:

Дед - араб, отец - Орел, а сама матка

Из шестой книги дворянских родов.

А за ним на возу-личная музыка:

Скрипка, бубен, гармонь да рояль,

А за ними на тачанке попка "Кузька",

Первый по банде жидомор и враль.

А за ним - тонная. Косяки, табуны,

Кухня, палатки наряданныя. Щербатая

Дюймовочка, волчьи бунты,

Тачанки с пулеметами, зарядный ящик.

Ехали казаки та ехали бузуки,

Дэ своротыли - зосталося на льду

Копытска печатня, зеленая грязюка,

Навозна юшка та самогонный дух.

Деревни объезжали-в хутора заезжали,

В хуторах хозяева-милости просю,

Атаману с есаулом парят и жарят,

Казакам каши, борща, поросю.

У которой лошади шишка, подпежье,

Язва, лизуха, або так мокрец,

Хуторяны сменивали на сухих и свежих,

Купоросью пичкали, аж пока окреп.

Ехала банда по тому по березаю;

В бубен тарахтел передовой головорез.

А подле атамана, попригнувшись, как заяц,

Под галоп проходил подговор главарей.

Маруська тянула непременно на Царицын

(Там у ней любовник завалялся - ей бы с ним.)

Дылда был против: на город не зариться.

Князь Кутуз-Мамашев: обождать до весны.

Маруська тянула: "Да разве ж это жизнь?

Что мы тут такое? Воришки, тьфу!

А там - мы крестьянское движенье, анархизм,

Попадем в историю - это вам не фунт".

"Зуб" надвинул свой апашский берет- .

Он мечтал о городе, как о Джиоконде:

Слямзить - стырить - сдонжить - сбондить

Слящить-стибрить-спурить-спереть1.

Дылда, гениальный молодой галчонок?

Никак не старше 19 лет,

Имевший на поясе турецкий пистолет,

На совести десяток удавлых ополченцах,

Дылда, бесшабашный, забубенный, горький,

В наклеенных усах, по Улялаеву "тэмнiй",

Зимой и летом носящий на темени

С хвостиком донышко арбузной корки,

Дылда был против: "Тута ворон-знакомый,