Илья Сельвинский - Улялаевщина

Дело в следующем: для них

Прибыл неожиданно угольный транспорт,

Но так же неожиданно появилась банда,

Которая заняла чаганский мост

Она пропустила бы, если бы дан бы

Куш эдак золотых в сто.

Что ж? Делать нечего - карманы, таращась,

Заплакали царенками в кожаный мешок,

И опять с белой тряпочкой, ожидая шок,

Поджимая коленки, ступало "Аще".

Улялаев сунул мешок за пояс,

На тендере в уголь загруз кочегар

И четкой чечеткой через Чаган,

Вкрадчиво накачивая, закачал поезд.

Шарики, пузырики, бульбочки паров,

Маховики и кривошипы

Покрыли путь, и в сифонном шипе

Состав влетел на перрон.

Еще кикались о воздух голубые яйца,

Еще тормоз и колеса тянули "51",

Но теплухи в бабах распахнулись - И...

Черные от сажи айда улялайцы.

Дым пальнул музыкальным гамом,

Пулеметы поливали. Конница в облет.

Тройки, воздух пеня ногами,

Жжеными копытами шипели об лед.

Дюймовка разразилась - и над городом гром-бух!

Сабли турецкой луны ясней,

Срубленные пальцы ощупывали снег,

Головы прыгали, дымясь, как бомбы.

Лужами мерзла лиловая кровь,

Оползая на снегу географической картой.

Весело скакал и звенел погром.

К вечеру стихло. Второе марта.

У здания театра афиша: борцы,

Водевиль "Вот так муж" с участием Ауэр,

А над ним на казацкой пике траур

Череп и скрещенные берцы.

Там штаб. Двери ударятся.

Выклик: Ермак, Байгузин, Коньков,

И, паром дымясь, всю ночь ординарцы

Пускали своих мохнатых коньков.

И вот из тьмы гундосый квак,

Желтый фонарь, голубая шина

И плавно подкатывается машина

С маркой на кузове: "Бенц-Москва".

И штарчешки шаря галошей крыло,

Шам Махорин в шобачьей шубе

Подбирает шкелет, и бандит трегубый

Из кузова прыгает чубом на лоб.

За ним багровеющий "Мерседес"

С цилиндром кареты, лоснящимся нагло,

И лихой казачина с шашкой наголо

Купэ раскрывает: "Пожалуйте-здесь".

Дальше пошла вереница саней

И всюду под саблей быстроглазой и голой

Шинель николаевская, красный околыш,

Тонкая поддевка, песцовый снег.

И пока партер расцветал в нарядах,

Где щурился князь, моргал иерей

Часовые грозили в удвоенных нарядах

Пулеметами с галлерей.

Занавес вздул свои облака.

И в путанице декораций и падуг,

Где громкой краской капал плакат;

"Собственность - кража". "Анархия - порядок",

Из-за черного бархата, где череп и кости,

Из папахного гнездовья бандитских вождей

В шашке, винтовке, нагане и кольте

Вышел теоретик анархизма Штейн.

Щегольская романовка, на ногах бурки,

Каких, однако, не носят на востоке,

Торжественное "Я" отвращенных буркул

И от лапок пенснэ отеки.

"Граждане! Россия страна хлебороба.

Из них теперь 70% таких,

У которых при лошадности своя корова,

Своя десятинка, свои катки.

Значит в России средний крестьянин

Есть статистически "средний человек".

Какой же нам смысл в двуглавой главе?

Куда ж нас буржуй и партиец тянут?

В довоенное время 70 дворянств,

Считая Прибалтику, Крым и Польшу,

Обладали землею вчетверо большей,

Чем 100000000 крестьян. Это раз.

Что ж они делали? Дабы не хлопотать,

Сдавали кому придется под ренту.

Приблизительно 72%

Этой земли захватил капитал.

А у буржуя табак не окурок

Выписав разные "Люкс" или "Дукс",

Он по натянутой батрацкой шкуре

Отбарабанивал прибавочный продукт.

Далее, в силу поддержки властья

Аграрных культур, мельораций и прочего

Он разорял уже мелких крестьян

И также делал из них рабочих.

Но этого мало: русская рожь

Начинает искать заграничные рынки,

А там, как известно, народец прыткий

И над биржей так и зудит мошкарой.

Ну, тут конкуренция, ажиотаж,

Гусиный шаг на военный затылок

И пожалуйте бриться: Афонька наш

Удобряет землю в братских могилах.

Однако русский мужик-середняк,

Который живет натуральным хозяйством,

Ему ни кулак, ни бедняк не родня,

Он землю свою ни за что не отдаст вам.

Что ему рынок? Свое молоко,

Значит, и масло, и сыр, и сметана,

Своя балалайка да белая Таня,

Своя сошенка да белый конь.

Сам себе пан. На мозолях барствуй,

Знай себе распахивай какой-нибудь разлог!

Но вот тут-то и загвоздка: во-первых - налог.

Во-вторых - солдатчина. Как же-с: государство.

Но что ж это за штука государство? Пузырь,

Распухший из патриархального быта,

И, пользуясь тем, что свобода забыта,

Его раздувают попы да тузы.

Но если государство - господский туман,

Так надо же избавиться от этой петли:

Вспомним хоть Гегеля: "Выводы ума

Не зависят от того, хочу ли я, нет ли".

С другой стороны коммунисты. Ну-да,

Братство, равенство. Что возразишь им?

Но мы задыхаемся, мы еле дышим

То же дворянство, тот же удав.

Практика жизни и теория у них,

Как хлебный козел и созвездный овен.

Фурье, Кампанелла, Маркс или Оуэн

Блестящие фантасты, но не больше, ни-ни,

Нет. Коллектив - это дутая бронь,

Под которой прячутся авантюрист и лодырь,

Трудящимся же массам это только одурь,

Как и религия, как серебро.

Мы, анархисты, подняли стяг,

Стяг беспощадной борьбы с держимордой

За личность, за святость ее, ее гордость,

Во имя и хищников и растяп!

Мы не позволим солдафонским коленям,

Зажав нашу душу, ее кудри остричь

Все равно из Третьего ль они Отделения

Или из Особого Отдела 3.

Итак, резюмирую: я призываю

Каждого выбрать - свобода иль закон.

Надеюсь, что я среди казаков.

Граждане-слово за вами!"

Серга, то вполне музыкально зевая,

А то в рассуждении ногти грызя,

Рванулся, услыша - "слово за вами":

"Слово товарышшу Дылду. (Ты сядь)".

И вот вышел Дылда. Голый, как язык.

Если даже мама родила его в сорочке,

То и эту сорочку он скинул. Короче

На нем были только одни... усы.

Но он не дрейфил. Наоборот.

Стоял себе и дул в пупырышки по коже,

Пока от хиха и хоха корежился

Этот непривычный к ощущениям народ,

"Гражданы! Ваша нация дюже резва.

Но плакать про это вы вполне достойны.

Вот видите, как ходють богоносные воины,

Каждодневно умирающие через вас.

Теперьча, значит, наш анархицкий сход,

Который есть за вас в боях закаленный,

Вынес: просить от вас миллиона,

А то очень масса пойдет в расход".

Партер покрыт. Кабарэтный смех

Зацепился за глотку и полез обратно.

Как? Миллион? Да в своем ли он уме?

Сколько же это на брата?

Гай не слушал. Он вышел на воздух,

Но сзади пала чья-то тень.

"Итак, ваше мненье: не парни, а гвозди?"

Гай обернулся: "Это вы. Штейн?"

"Я. Пойдемте, так сказать, в таверну,

Пропустим рюмаху, а потом и закусон".

И Штейн зашагал геометрически верно,