Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Лисичье над Донцом… О, нет любви предела!
К вам, к отдаленным вам, чтоб вечно молодым
жить с вами, милые… Лишь девочка несмело
шепнет учителю: «А что такое дым?..»

Проходят над городом ветры степные,
и люди шумят неумолчным прибоем,
и я между ними, я полон тобою…
Горят фонари, словно шепчут:
Мария!

И сердцу так сладостны муки немые,
как будто мне сон удивительный снится…
И хочется в небо взлететь, словно птица,
где звезды мерцают и шепчут:
Мария!
В душе подымаются песни такие,
что сами на волю стремятся, как волны.
Весна, — но деревья по-зимнему голы,
качаются ветви и шепчут:
Мария!

А где-то на юге — просторы морские.
Там дали синей, чем в степях Украины,
стройны кипарисов прямые вершины,
и плещутся волны, и шепчут:
Мария!

Сияют мне крылья зари золотые.
Иду — и земли я не знаю счастливей…
А губы всё шепчут в блаженном порыве
одно незабвенное имя:
Мария!

Эту астру средь трав обнаружил мой взор,
и сейчас же за нею я руку простер.
Над Ай-Петри сентябрь, как разливы реки,
синью высился необозримой…
Я сорвал эту астру… ее лепестки
мне напомнили губы любимой.
Я целую цветок… От его лепестков
льется в губы огонь, о Мария!
Он и в сердце проник до его тайников,
и сгорать в нем готов до зари я.
Ты на пляже лежишь… Он блестит, золотой,
ты смуглеешь на нем, как лилея.
Я в раздумье бреду, взор туманится мой,
я к любимой иду по аллее.
Тут жилось беспечально графиням, князьям,
воздыхали тут вечером лунным,
мы отбили у них эти земли, и нам,
нам даны они, радостным, юным.
Для тебя, моя радость, сорвал я цветок,
чтоб его ты на память хранила.
Ты на пляже лежишь, и сверкает песок…
Ты под веками солнце сокрыла.
Как два солнца, зрачки золотятся твои,
а в зрачках ты улыбки скрываешь свои,
свои думы, журчащие, как родники,
и горят в упоении очи мои,
украинские звезды-зрачки…

Волны прыгали неутомимо,
отступали с шипением прочь.
И томилась любовью над Крымом
освещенная месяцем ночь.

Я сидел (может, снилось) с тобою
на камнях, над бурлящей волной.
И в сверкающих брызгах прибоя
твои волосы пахли весной.

Ветер их разметал, перепутал,
глаз твоих мне сиял океан.
Мы с тобой говорили как будто,
только речи окутал туман.

Гладил щеки мне ласковый ветер,
лунный снег отливал синевой…
Ни в какие слова в целом свете
не вместить мне мечты золотой.

Крик — во взгляде твоем, боль — в изломе бровей
стелют черную тень кипарисы…
В немоте расставания волны слышней
шелестят у скалистого мыса.

Что об этом прощанье поведать еще,
обо всем, что вдруг стало никчемным,—
о слезах твоих жарких, о холоде щек
и как лбом ты уткнулась в плечо мне…

Не расскажет об этом никто, не споет, —
передать это слов не хватает.
Только ветер шумит, и песчинки метет,
да листву на деревьях листает…

Как же так? Я любил, я был полон тобой,
и вдруг стала ты так далека мне…
Море в скалах шумит, мерно плещет прибой,
лижут волны прибрежные камни.

В сердце нет ничего. Я душой опустел.
Словно ты не бывала моею…
И на фоне листвы, неподвижен и бел —
профиль твой был похож на камею…

Это было, помнится, в Одессе,
в дни белогвардейщины. Бежал
по мосту ребенок. Был он весел
и свистел — «Интернационал».

Ветерком акации качало,
и синел задумчиво прибой…
Вдруг в покое полдня прозвучало
резкое, пронзительное: «Стой!»

Грубый окрик, лязганье винтовки,
торопливый топот детских ног…
Злая пуля, пущенная ловко,
угодила мальчику в висок…

Подсекла и кинула на камень
посреди горячей мостовой…
Кровь забила черными струями
из-под рук и головы его…
………………………………
И когда в вечерней позолоте
заревами запылал квартал,
посинел навек ребячий ротик,
что свистел «Интернационал».

Сердитый ветер свищет,
от тучи — тень вдали…
Сидит на пепелище
печальный мальчик Ли.

Японцы закололи отца,
сожгли село.
От пуль японских в поле
немало жертв легло.

Но далеко от станций,
в горах родной земли,
ведут борьбу повстанцы,—
и к ним собрался Ли.

За смерть отца отплату
готовит Ли врагам,
за всех, кто гнет проклятый
не в силах сбросить сам.

И Ли пошел полями,
трава в росе была,
и месяц белый пламя
по тропам расстилал.

Страх сторожил просторы,
пальба со всех сторон…
От злых японцев в горы,
в яры скрывался он.

От горя и печали
тревожны были сны.
Дорогу освещали
лишь звезды с вышины.

И далеко от станций,
в горах родной земли,
своих друзей-повстанцев
нашел отважный Ли.

И те, что флаг багряный
подняли над землей,
героя-мальчугана
принять решили в строй.

И мальчик с песней звонкой
идет вперед, как все.
Ружье в руках ребенка,
звезда на картузе.

Как звезды, блещут очи,
он смело в бой идет.
В своей семье рабочей
малыш бойцом растет.

Пускай отныне знает
коварный, злобный враг:
над миром расцветает
труда багряный стяг.

Пусть помнит вражья стая:
по всем краям земли
в сраженьях вырастают
мильоны грозных Ли.

Я звонкою иду тропою,
и дышится свободно мне,
и Марс горит передо мною
в недостижимой вышине.

Над далью ясно-голубою
веков безмолвная печать.
И словно крылья за спиною
шумят, и всюду их слыхать.

Хочу я песнею простою
прославить радости приход.
Пускай всей силой молодою
она в грядущих днях цветет.

Дышу я воздухом медвяным,
играет в синеве звезда.
Так кто ж сказал, что я не стану
с тобою, песня, жить всегда?

Грохочет ночь. Республика труда
обновы нам дарит, не уставая.
Грохочет ночь. И, как цветок, сюда,
в окно влетает песня молодая.