Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Когда же, зноем утоленный,
Как пахарь, в поле утомленный,
Я оросил твои поля,
Ты стала чающей мадонной,
Утомно-тихой, нежно-лонной,
Таящей семя бытия.

И твой ребенок златокудрый
Своим младенчеством премудрый,
Родился от моих небес.
И в нем я, в жизни обнищалый,
Как прежде, ветреный и алый,
Так совершенственно воскрес.

Я онемел и не дерзаю,
Лесной сосной заворожен,
Из хвой мелькающих слагаю
В сетях и арках замок-сон.

Зелено зелен цвет темницы,
Лишь черен шпиль-громоотвод.
Глядит в отверстие бойницы
Всё тот же синий небосвод.

Всё тот же синий и безглазый,
И в синеве своей пустой
Струящий мелкие алмазы
На иглы башни кружевной.

Всё тот же синий и смешливый,
Но чем смеется — не узнать.
Торопит в сонные заливы
Души разлившуюся гладь.

Проходит год или мгновенье,
Не различить, не уловить.
Истлела в мертвом цепененье
Возврата порванная нить.

Всё зеленей, всё гуще хвои,
Лишь черен шпиль-громоотвод.
И ниже сонные покои,
И вот он, синий небосвод.

Всё тот же синий и смешливый,
И чем смеется — не узнать.
О, череп белый, прозорливый,
Умей же смеху отвечать!

Пришла и постучалась.
Не я ее впустил.
На двери тень осталась,
Печать нездешних сил.

Поднявши покрывало,
Лицо мне показала.
Ужасен был изгиб
Одной брови над глазом.
Зрачок горел алмазом,
И пук волос прилип
К сырому лбу.
В гробу
Кто лето пролежал,
Тот волосы так носит.

«Оставь меня! — сказал я. —
Оставь меня, не твой».
Но все же руку дал я
Руке ее немой.
Кто знает, тот не спросит,
Зачем я руку дал.

Руки не отымая,
Тревогу убивая,
Спросил ее: «Куда?»
И, странно отвечая,
Не мне — я это знаю, —
Она сказала: «Да».

И, медленная, села
И в сердце мне глядела,
И сердце холодело,
И сердце замерло.

Похорони меня на воле,
Насыпь курган и возлети
Огнем прощальным в небо-поле
И над могилою свети.

Пройдут века, курган разроют,
Я улыбнуся ртом немым,
И очи тьму свою раскроют
Лучам сияющим твоим.

Я оплакал себя, схоронил,
Отходную себе произнес.
Новый крест в куче старых могил
Бугорок надо мною вознес.

И не знаю, что делать теперь,
Что мне делать теперь без меня.
Обметая могильную дверь,
Поживу до девятого дня.

Я в гробу лежу и слышу:
Ветер дышит надо мной.
Я локтем приподнял крышу,
Стонет гроб мой парчевой.

Щель темна, узка и скрыта.
Кровь сочится из плеча.
Упаду опять в корыто,
Задуши меня, парча!

Над провалами, за увалами,
Над скалами немалыми,
В облачных обрывах,
На закатных нивах,
Где миру конец —
Моя обитель.

От века я властвую,
Отец и губитель;
Ныне я властвую,
Сын и зиждитель;
Навеки я властвую,
Дух и творец.

Я захотел — и мир сияет:
Планеты, солнце и земля.
Но день седьмой пустой зияет, —
Так воля волила моя.

Послушен воле исполнитель:
Он до предела сотворял,
Чтобы потомок-отомститель
Оков отцовых не сорвал;

Чтоб, изнывая в заточенье
И задыхаясь в красоте,
Свои творил бы сотворенья
На пресыщенье пустоте.

Я неподвижность не нарушу
И с высоты не снизойду,
Храня незыблемую душу
В моем невиданном аду.

Мелькнут века. Озера станут,
Где воздымалися хребты.
Погаснет солнце — не престанут
Служить мне ангелы мечты.

И заменю миры иными,
И снова им небытие,
Зане над долами земными
Пребудет царствие мое.

И в день седьмой почил навек.
А мир себе довлеет.
А в темных кущах человек
Потомство сеет.

И крохи чувств, сознаний, дел
Сплетаются в громады.
Всему готов один удел,
И нет пощады.

Упало семя — будет плод.
Закат сменен восходом.
Родился сын — рожден народ.
Миг спеет годом.

Куда течет, куда стремит
С шестого дня отплытий,
В какое море нас вомчит
Река событий?

Небытия иль бытия —
Ты всё неправ, почивший.
Да изнеможет мощь твоя,
Из тьмы творивший!

И если скудость воззовет,
Взалкав, миры иные,
Пусть тьма уродством изойдет
В просторы злые.

Без звуков, светов и цветов
Отцу да будет чадо:
Горелых кубов и шаров
Шальное стадо.

Лоном ночи успокоен,
Ты с утра ушел в дозор —
И младенчески спокоен
Ясновидящий твой взор.

Все ли травы оросились,
Все ли кущи на заре
Птичьим пеньем заискрились
В звонкогласом серебре;

Все ли очи излучают
Ликованье бытия;
Все ли чуют, все ли чают,
Что в тебе светаю я.

Ты пришла, Золотая царица,
И лицо запрокинула в небо,
Пламенея у тайн Диониса.
И колосья насущного хлеба
Розоватые подняли лица,
Чтобы зерна тобой налилися.

Ты уйдешь, Золотая царица.
Разольются всенощные тени.
Но верна будет алому мигу
Рожь, причастница тайновидений,
И старуха, ломая ковригу,
Скажет сказку о перьях Жар-птицы.

Отчего узнается в глазах
Позабытый, испуганный блеск
И на черных, потусклых волнах
Возникает сияющий плеск?

Не тебя ли я в роще видал,
Осененную богом лесов,
Не тебе ли я ветки кидал,
Изгибаясь за тенью кустов?

Не тебя ли в реке я настиг,
Опьяненную теплой волной,
И не твой ли разорванный крик
Испугал кобылиц под горой?

И не ты ли в лесу родила
Китовраса, козленка-певца,
Чья звенящая песнь дотекла
До вечернего слуха отца?

Умерла и возникла опять.
И у девы в потусклых глазах
Узнается Великая мать
В этом блеске на черных волнах.