Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Опять, нежданностью смущенный,
Увидел я твое лицо,
Все то же детское лицо,
Все тот же облик изумленный,
И милых глаз простую синеву,
И этот рот,
Наивный рот,
Что целовал меня так странно.
Нежданно
Опять мне крикнуло: «Зову!»
Лицо природы первозданной,
Давно увиденное мною,
В лесу, над полем, за рекою,
Когда я фавном молодым
Носил дриад в пустые гнезда
И водяницам голубым
Бросал серебряные звезды.

Ты отдалась мне, как ребенок,
И было все, как у детей:
И поцелуй кристально звонок,
И тело рук не горячей.

Но счастье сразу не открылось,
И в муках таинство сошло.
И, колыхаясь, наклонилось
Любви истертое крыло.

Закат, закат
Зажег набат
На небе сизом.
И тучи в ряд
Летят, летят,
Чернея, низом.
Кладбище суровое,
Темно-багровое.
Из могил деревья —
Черные деревья —
Поддерживают тучи.
Опираются тучи.

Четыре церкви темные
Закончили вечерни.
Закутанные, скромные,
Стоят во мгле вечерней.
От них идут дорожками,
Аллейками могилки,
И гнездами-сторожками
Чернеют ветки-вилки.

Синева твоих глаз потемнела,
Ты по кладбищу ходишь несмело.
И на камне высоком и мшистом
О нечистеньком шепчешь, нечистом.
Но я рот твой целую упругий,
И бровей подымаются дуги.
Ветер сумерки сизые плещет.
По-весеннему сердце трепещет.

Все сменилось, все упало.
Мне опять вселенной мало.
Этот круг — немая млечность.
Что за ним — уже не вечность.

Не пространство. Что же, что же?
Не твое ли, Хаос, ложе?
С кем лежишь ты, неутомный
Светоотче, в дали темной?

Не ты ли мир заколдовал,
Опять сковал, отъединил?
И только ал закатный вал,
И только мил вечерний пыл?

И в каждом древе только ствол,
Листва, кора — игра твоя,
Рудой колдун, вершитель зол,
Владыка злого бытия!

Смотри, смотри: вон Змей летит,
И шип и свист, и вянет лист.
Огонь-закат, свят, свят, горит,
Лучист и благ, и наг и чист.

Зажглось крыло, слилось с другим.
И выше ввысь. О, мир, зажгись!
Весь мир зажечь! Одним, одним
Огнем зажечь и дол и высь!

Беспредельна даль поляны.
Реет, веет стяг румяный,
Дионисом осиянный.

И взывает древле-дико
Яркость солнечного лика,
Ярость пламенного крика:

В хороводы, в хороводы,
О, соборуйтесь, народы,
Звезды, звери, горы, воды!

Вздымем голос хороводный
И осеем свод бесплодный
Цветом радости народной.

Древний хаос потревожим,
Космос скованный низложим, —
Мы ведь можем, можем, можем!

Только пламенней желанья,
Только ярче ликованья, —
Расколдуем мирозданье!

И предвечности далекой
Завопит огонь безокой
Над толпою тайноокой,

И заплещет хаос пенный,
Возвращенный и бессменный,
Вырываясь из вселенной.

В горенке малой
У бабы беспалой
Детей несудом.
Зайдет ли прохожий,
Засунется ль леший,
На свежей рогоже,
Алее моркови,
Милует и тешит,
Ей всякое гоже,
С любым по любови,
Со всяким вдвоем.

Веселая хата
У бабы беспалой.
Роятся ребята,
Середний и малый,
Урод и удалый,
Помене, поболе,
На волюшке-воле.

Отцов позабыла.
Пришел и посеял,
Кручину затеял,
Кручину избыла,
И тóмятся губы,
Засýха постыла,
Пустыни не любы.

«Где батько мой, мамо?»
— «За тучами, тамо,
Где ветер ночует».
— «Где батя, родная?»
— «За теми лугами,
Где речка лесная
Истоки пестует».
— «Где, мамо, родимый?»
— «За теми ночами,
Любимый,
Где месяц жарует».

Весною зеленой
У ярочки белой
Ягненок роженый;
У горлинки сизой
Горленок ядреный;
У пегой кобылы
Яр-тур жеребенок;
У бабы беспалой
Невиданный малый:
От верха до низа
Рудой, пожелтелый —
Не, не, золоченый!
Ярила!

Оточили кремневый топор,
Собрались на зеленый ковер,
Собрались под зеленый шатер.
Там белеется ствол обнаженный,
Там белеется липовый ствол.
Липа, нежное дерево, липа —
Липовый ствол
Обнаженный.

Впереди, седовласый, космат,
Подвигается старый ведун.
Пережил он две тысячи лун,
Хоронил он топор.
От далеких озер
Он пришел.
Ему первый удар
В белый ствол.

Вот две жрицы десятой весны
Старику отданы.
В их глазах
Только страх,
И, как ствол, их белеют тела.
Так бела
Только — нежное дерево — липа.
Взял одну и подвел,
Опрокинул на ствол,
Привязал.
Просвистел топором —
Залился голосок
И упал.
Так ударился первый удар.

Подымали другие за ним
Тот кровавый топор,
Тот кремневый топор.
В тело раз,
В липу два
Опускали.

И кровавился ствол,
Принимая лицо.
Вот черта — это нос,
Вот дыра — это глаз.
В тело раз,
В липу два.
Покраснела трава,
Заалелся откос,
И у ног
В красных пятнах лежит
Новый бог.

Дубовый Ярила
На палке высокой
Под деревом стал,
Глазами сверкал.
Удрас и Барыба —
Две темные глыбы —
Уселись рядком.

Покрыты холстами,
Веселые жрицы
Подходят.
И красны их лица,
И спутан их волос,
Но звонок их голос:

«Удрас, Удрас,
Пади на нас,
Тяжелый.
Удрас, ко мне,
Поди ко мне,
Веселый.
Покрой, покрой
Открытых нас
Собою.
Открой, открой
Закрытых нас Собою».
— «А ты, Барыба,
Оберемени.
Пустые дни
Отгони.
Барыба, Барыба,
Отяжели,
Беремя, Барыба,
Пошли.
Барыба, Барыба,
Уж я понесу,
Барыба, Барыба,
Уж я принесу».

Удрас и Барыба —
Две темные глыбы —
Немеют рядком.

Своими холстами
Веселые жрицы
Покрыли их.
Краснее их лица
И спутанней волос,
Но звонче их голос:

«Ярила, Ярила,
Высокой Ярила,
Твои мы.
Яри нас, яри нас
Очима.
Конь в поле ярится,
Уж князь заярится,
Прискаче.
Прискаче, пойме
Любую.
Ярила, Ярила,
Ярую!
Ярила, Ярила,
Твоя я!
Яри мя, яри мя,
Очима
Сверкая!»