Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

За кочевья кучевые
Сизых туч,
Где небес крутые выи
Режет луч.

Горы витязю — пороги,
Лес — ковер.
Не видал такой дороги
Божий взор!

Не слыхал такого лёта
Мир земной!
Неба прервана дремота,
Вздрогнул зной.

Свищет лук, взлетают стрелы,
Мчится конь.
Вдруг алеет полдень белый:
Дым, огонь.

Встала огненная дева,
Дали нив
Блеском яростного гнева
Озарив.

Витязь ринулся с разбегу,
Бой сверкнул.
О, к какому мчишь ты брегу,
Алый гул?

О, куда пробьешь дорогу,
Витязь, ты?
Не к заветному ль порогу
Красоты?

И не к светлым ли истокам
Бытия,
Где добро не под зароком
Забытья?

О молодость, о буйность!
О хмель славянских глаз!
И речек тихоструйность,
И снежных гор алмаз.

Неведомые! Любо
Стоять вам на краю
И деда Вертодуба
Звать громко в жизнь свою.

Вы помните, как в сказке
Вертел дубами он,
И в этой ветхой маске
Вам слышен новый звон.

Эй, рвите их с корнями.
Столетние дубы!
И смело с топорами
За сруб святой избы!

Великой и просторной
И светлой. И для всех.
Чтоб гул стоял задорный,
Гремел весенний смех.

Чтоб дед в гробу дубовом
Под насыпью веков,
Встревожен громким зовом,
Сорвал оковы снов.

И глубину земную
По-старому тряхнул,
На молодость хмельную,
Хмелея сам, взглянул.

И, рухнув в землю снова,
Обрушил за собой
Всю тьму земного крова,
Проклятую судьбой.

Я молод, волен, сыт и весел,
В степях иду, степям пою.
Цветною тканью занавесил
Кибитку зыбкую мою.

Цветною тканью скрыл от зноя
Красу Увепы. Сам иду.
Сон тешит тело ей парное,
Любовь темнит ей кровь-руду.

Качают кони шатер уютный,
И ветер чешет гривы им.
В степи мне ветер всегда попутный,
Всегда ложится путь за ним.

Не вью гнезда я своей Увепе,
Кибитка нам всех лучше гнезд.
Вверху лишь небо: днем как степи,
А ночью — пестрое от звезд.

Идти устану — в кибитку лягу,
И сами кони повезут.
И с губ губами хмельную влагу
Тяну, а бусы в сердце бьют.

Житье степное, весна степная!
Иди — люби, люби — иди…
Перед глазами лишь ткань цветная,
Лишь солнце ходит впереди.

Сирень в цвету тяжелом,
И запах как дурман.
А там, по горам голым,
Седой, ночной туман.

Чуть виден месяц острый,
А светит на сирень,
На твой платочек пестрый
Из русских деревень.

Ты смотришь, как черница
В стенах святых скитов,
А тут сирень-синица
Поет без голосов.

Пойди ко мне поближе…
Цветистое крыло
Сирень опустит ниже:
Для нас ведь зацвело.

Двуострый полумесяц
Все небо обойдет…
Ты знала ли май месяц?
Узнай! Душа замрет.

Дождик вешний, реденький
Город окропил.
Гнется нищий седенький
На углу без сил.

«Ты куда, откудова,
Старичок, скажи?»
— «С неба белогрудого,
С голубой межи».

«Кто же с неба дальнего
В город попадет?»
— «Не смущай печального!
Видишь — дождь идет».

«А о чем печалится
Дождевик седой?»
— «Скоро ль мук убавится
У земли родной».

О, золотая благодать,
О, крылья осени напевной!
Я весел сердцем. Я опять
Дружу с осеннею царевной.

Она, играя и шаля,
Бежит, и пальцы тонки-тонки.
И все леса и все поля
Живут в сияющем ребенке.

И бег ее — победный ход
Царицы за земною данью.
Суровый Спас своих невзгод
Завесил скуку синей тканью.

Плоды дерев и виноград
Земля с последними цветами
Несет обильно. Буйный лад
У балалаек над лесами.

Играют ветры, струны рвут.
И песнь осенняя, развея
Неволи призрачный уют,
Поет все громче и новее.

Конь у ворот, и келья дверь открыла:
Пустынно, тихо и мертво.
Вошел и жду. В окне поет уныло
Осенний ветр: зовет кого?

Конь ускакал, и келья дверь закрыла.
Один я, трепетен и нем.
Там в поле прошлое поет уныло,
Я не один: но с кем же, с кем?

Огонь осенний сжег леса,
И убран чахлый хлеб с полей.
Голодный ветер злей и злей
С земли кричит под небеса:

«Дай снега! Снега дай земле!»
Но неподвижна синева,
И бьется ржавая трава
И день и ночь в холодной мгле.

Мой ковер-самолет, мой ковер-самолет!
Ты проносишь меня в самом сердце высот,
Вышний ветер в лицо освеженное бьет.

Как поля широки, как снега глубоки,
Как схоронен легко синий трепет реки,
Как белы сединами леса-старики!

И как тихо алеет чуть видный восток,
И как робок и сер деревенский дымок,
И как всякий поселок в снегах одинок!

И какая кругом цепенящая тишь!
Будто в сон мертвеца-великана глядишь,
Будто кладбищем жизни вселенской летишь.

Улетай, уноси, мой ковер-самолет!
Мчи еще и еще в самом сердце высот,
Чтоб годам и пустыням запутался счет.

Чтобы страхи, и страсти, и мысли земли
Только легким узором в пространстве легли,
Как песчинки лучей в освещенной пыли.

Чтоб несчетных событий рассыпалась сеть,
Чтоб просторной душой навсегда осмелеть
И бесстрастно на мир распростертый смотреть.

Летят метели, снега белеют, поют века.
Земля родная то ночи мертвой, то дню близка.

Проходят люди, дела свершают, а смерть глядит.
Лицо умерших то стыд и горе, то мир хранит.

Роятся дети, звенит их голос, светлеет даль.
Глаза ребенка то счастье плещут, то льют печаль.

Смеется юный, свободный, смелый: мне все дано!
Колючей веткой стучится старость в его окно.

Бредет старуха, прося заборы ей дать приют.
Судьба и память тупой иголкой ей сердце рвут.

И все, что было, и все, что будет, — одна река
В сыпучих горах глухонемого, как ночь, песка.

Метели пели на полях,
Свистели, бились и неслись,
И Русь в метелях, Русь в снегах
Глядела в сумрачную высь.