Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Там хаотических времен
Еще стоял зловещий стон,
И мрак и скорбь со всей земли
Ночные Ангелы несли.

Мой конь был плох, возница глух,
И сани ветхие седы.
И ворон вдруг пугал мой слух —
Вещун несчастья и беды.

Дороги русские грустны,
И колеи занесены,
Всю ночь не будет деревень,
Невероятен новый день.

Застрекотала птица в голых ветках.
И люди в темных, тесных клетках
На солнце, к окнам, как ростки,
От вешней тянутся тоски.

И ты, росток, стремительный и дикий,
Ты, сердце, пламенные клики
Услышав в небе над собой,
Сорвавшись, мчишься в светлый бой.

Как сумерки тихи, как ночь еще темна!
Но уж пугливы стали птицы ночи.
Им первым неизбежность ясности ясна,
Смутясь, вращают слепнущие очи.

Уродливы и злы, сцепили дружный круг,
Нахохлившись, сидят — и дыбом перья.
И колет медленный предутренний испуг
Личины лжи, обмана, недоверья.

Еще иная, изогнув зловещий клюв,
Перебирает клочья кожи с кровью,
Но уж, седые космы в сумрак окунув,
Пригнулась ночь к сырому изголовью.

И, костенеющих не опуская век,
Тоскливо смотрит в облака востока,
Где нежная заря поит истоки рек
Огнем взлетающего солнцеока.

Я вижу сильного коня.
Он над обрывом спину гнет
И зло копытом камень бьет,
Так негодующе звеня.

Над ним просторный горный склон,
И ноги силой налиты.
Так отчего ж не мчишься ты
Наверх, под синий небосклон?

Движенья верные тесня,
Стянув два крепкие узла,
Веревка ноги обвила:
Я вижу пленного коня.

День тяжелый, мутно-серый
Настает.
Кров земли одервенелой
Плуг дерет.

Десятину распахали
В серый прах.
Петухи кричать устали
На плетнях.

Сохнут вскопанные комья,
Мрет трава.
Даль безлесья и бездомья
Вся мертва.

Лихо вьется по дороге
Злая пыль.
Это вымысел убогий
Или быль?

Заря смежает очи.
Уж крылья дальней ночи
Над Волгой шелестят.

Друг друга чайки кличут,
Последнюю добычу
В рябой волне щемят.

Ровнее, глаже, ниже
Ложится берег рыжий
На синий плат реки.

А темный берег тушит
Лучей цветные души
О влажные пески.

Как стеблями недожатыми,
Вея молньями крылатыми,
Пронеслась
И, спускаясь небоскатами,
В даль впилась.

Громыхая тяжким грохотом,
Колыхая воздух рокотом,
Небо жгла
И со вздохами и хохотом
Отошла.

Как невиданными мрежами,
Над землей дождями свежими
Просвистев,
В мир, лазурью вечно нежимый,
Скрыла гнев.

И, как утренняя лилия,
Скрыв проклятие бессилия,
Свет струя,
Распахнула в жизнь воскрылия
Вся земля.

Прошумели дожди и столбами ушли
От реки голубой на равнины земли.

И опять тихий путь в берегах без конца
Вдаль уносит меня, молодого пловца.

Уж и как же ты, даль, на Руси далека!
Уж не будет ли жизнь для меня коротка?

Вон по берегу в гору бредет человек.
Видно, стар, видно, нищ, видно, ходит весь век.

А видал ли края, все ль концы исходил,
Как в последнюю гору поплелся без сил?

Так бери ж и меня, заповедная даль!
Схороню я в тебе вековую печаль.

Уж и как же, печаль, на Руси ты крепка!
Вихрем в песню впилась волгаря-бурлака.

И несешь, и томишь, обнимаешь, как мать, —
Видно, век свой с тобою и мне вековать.

Так пускай же вдали опечалюсь за всех,
Чтобы вспыхнул за мной оживляющий смех,

Чтобы песня взвилась огневая за мной
Над великой, скорбящей моею страной.

Новый месяц выглянул с востока:
Воротилось Счастье издалека.

«А и где ж ты, Счастье, пропадало?
За какой горою ночевало?»

«Я томилось, Счастье, в той темнице,
Где к окошку не домчаться птице».

«А куда ж ты, Счастье, путь свой правишь?
А кому ж ты ныне бед убавишь?»

«На тебя, на молодца, путь правлю.
Уж и как утешу да забавлю!»

«Что же, Счастье, путь твой так малéнек
Вкруг полушки, не рублевых денег?

Ты смени-ка путь свой этот узкий
На широкий да великий русский.

Ты пройди-ка большаками землю,
Где непочатые силы дремлют.

Одари-ка всю ее богато,
Расщедрись-ка на ржаное злато.

Уж тогда тебя к себе приму я
В само сердце, как жену родную!»

Давно обветренные лица
О ветры всей родной земли,
Глаза, летящие, как птицы,
Из-под надвинутой скуфьи;

Шаги, стремительно-прямые,
И посох в каменной руке, —
Так соглядатаи немые
Всю Русь проходят налегке.

Им внятен голос гор прибрежных,
И тишина ржаных полей,
И хохот молний зарубежных,
И света лунного елей.

Им слышен черный труд народа,
И все паденья, взлеты все,
И дружный стон людского рода
По истой правде и красе.

Они ушли, серпы и плуги
Отвергнув — божьи плугари, —
Без палиц острых, без кольчуги,
Святой земли богатыри.

И вот встают, встают пред ними
Деревни, села, города,
И даже главами златыми
Не счесть их странствия года.

То лесом темным, то оврагом,
В снегу по пояс иль в траве,
Они идут — и с каждым шагом
Всё ближе к вечной синеве.

На валунах вздыхая древних,
На перекрестках всех молясь,
Сказуя повести в деревнях,
Плетут пути святого вязь.

И где-нибудь в дороге долгой
Услышат с выси голоса:
Проститься с Русью, с тихой Волгой,
Идти теперь на небеса.

И вот когда пред вечным Богом
Положат посохи свои,
Какую правду о убогом,
О нашем скажут бытии!

Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.