Леонид Мартынов - Стихи

Знаете, что это значит?
Это ведь он, наконец,
Прямо над лужами скачет
Градус тепла, как птенец.

Что уж он хочет, малютка,
Как уж он будет расти,
Как уж до первопутка
Он ухитрится дойти —

Кто его знает! Но радость
Всем нам весна принесла.
Вы понимаете: градус,
Благостный
Градус
Тепла!

Вот
Тает снег.
И все, что мир из рук
Ронял к ногам во время стуж и вьюг,
Теперь вытаивает. Вот оно —
Все, что зимой в снегах погребено:
Перчатки, шпильки, ржавые крючки,
Афиш громадных мелкие клочки
И капли слез, которые мороз
Исторг из глаз, и дробный след колес,
Который был еще в осенней мгле
Запечатлен на стынущей земле,
И все другое, что зимой в сугроб
Заброшено подальше от жилья.

Снег тает.
Сунув шубу в гардероб,
Поспешно обнажается земля,
Чтоб облачиться с ног до головы
В одежду из сверкающей листвы.

И вот
Сегодня
Мчатся льдины
С Звенигорода на Оку,
Не более одной годины
Увидев на своем веку.

Вот эта льдина
Вся лучится,
Вся в искорках,
Вся в огоньках,
Как будто красная девица
По ней катилась на коньках.

А вот
По льдине грузной этой
Ходил над гладью чистых вод
В костюм фланелевый одетый
Какой-то лыжник-скороход.

На той
Аэросанный полоз
Оставил свой воздушный след,
Но надломилась, раскололась —
Была, плыла, сошла на нет.

А эта вот
Несется молча,
Черна средь пенистой воды;
На ней не иначе, как волчьи
Настороженные следы.

А вот
Опилков полный короб,
Навоза целая гора;
И наконец — пустая прорубь
Плывет, как черная дыра.

Чего же
Тут и удивляться!
Ведь и должно случиться так.
Не могут эти льдины мчаться,
Как бесконечный порожняк.

Нет,
И на них земные грузы —
Следы забавы и труда!
И буйствует, врываясь в шлюзы,
Зеленоглазая вода.

О зное
Скажу лишь одно я:
Он был
И вернется назад.

…Решеток железо резное
По грудь опоясало сад.
И весь он наполнился зноем.
И даже в тени, под стеной,
Под гравием, под перегноем,
Повсюду он был, этот зной.

Настала
Погода сырая.
Но он и неделю и две,
На теплые капли взирая,
Таился в намокшей листве.

И что-то
Еще подрастало,
Где мелочь цветная пестра.
Но все-таки осень настала,
Листву взворошили ветра.

Ночь
Будет холодной и лунной, —
И быть ей не должно иной, —
Но там, за решеткой чугунной,
Останется все-таки зной.

Он
Будет почти незаметен,
Когда на него ни смотреть,
Но все-таки будет иметь он
Способность и светить и греть.

Управится
Ветер с листвою,
Окрепнет массив ледяной,
Но будут какие-то двое
Сидеть на скамейке одной.

К чему бы
Сидеть и молчать им
У клумбы, что вовсе бела?
Но, видимо, этим объятьям
В избытке хватает тепла.

Недаром
И галочья стая
Кричит у нагого куста,
Где даже и в стужу густая
Таится в снегах теплота,

Мы как мы!
Всегда мы наготове
Продолжать, волнуясь и смеясь,
Ту беседу, что на полуслове
Года два назад оборвалась.

Вновь и вновь
Встает не подлежавший
Никаким сомнениям вопрос,
Но подросток, в комнату вбежавший,
Года на два все-таки подрос.

И старик
В безмолвии суровом
Года на два постарел еще…
Ну, а мы опять о чем-то новом
Продолжаем спорить горячо.

Событье
Свершилось,
Но разум
Его не освоил еще,
Оно еще пылким рассказом
Не хлынуло с уст горячо,
Его оценить беспристрастно
Мгновенья еще не пришли,
Но все-таки
Все было ясно
По виду небес и земли,
По грому,
По вспугнутым птицам,
По пыли, готовой осесть.

И разве что только по лицам
Нельзя было это прочесть!

Такие звуки есть вокруг,
Иными стать их не заставишь,
Не выразишь посредством букв,
Не передашь посредством клавиш.

И поручиться я готов:
Иную повесть слышать слышим,
Но с помощью обычных слов
Ее мы все же не запишем.

И своевольничает речь,
Ломается порядок в гамме,
И ходят ноты вверх ногами,
Чтоб голос яви подстеречь.

А кто-то где-то много лет
Стремится сглаживать и править.
Ну что ж! Дай бог ему оставить
На мягком камне рыбий след.

Из смиренья не пишутся стихотворенья,
И нельзя их писать ни на чье усмотренье.
Говорят, что их можно писать из презренья.
Нет!
Диктует их только прозренье.

Я понял!
И ясней и резче
Жизнь обозначилась моя,
И удивительные вещи
Вокруг себя увидел я.

Увидел то, чего не видит
Иной вооруженный глаз
И что увидеть ненавидит:
Мир я увидел без прикрас!

Взор охватил всю ширь земную,
Где тесно лишь для пустоты.
И в чащу он проник лесную,
Где негде прятаться в кусты.

Я видел, как преображала
Любовь живое существо,
Я видел Время, что бежало
От вздумавших убить его.

Я видел очертанья ветра,
Я видел, как обманчив штиль,
Я видел тело километра
Через тропиночную пыль.

О вы, кто в золоченой раме
Природы видите красу,
Чтоб сравнивать луга с коврами
И с бриллиантами росу,

Вглядитесь в землю, в воздух, в воду
И убедитесь: я не лгу,
А подрумянивать природу
Я не хочу и не могу.

Не золото лесная опаль,
В парчу не превратиться мху,
Нельзя пальто надеть на тополь,
Ольху не кутайте в доху,

Березки не рядите в ряски,
Чтоб девичью хранить их честь.
Оставьте! Надо без опаски
Увидеть мир, каков он есть!

Когда
Пахнёт
Великим хаосом —
Тут не до щебета веселого,
И кое-кто, подобно страусам,
Под крылья робко прячут головы.

И стынут
В позах неестественных,
Но все-таки и безыскусственных,
Забыв о промыслах божественных
И обещаниях торжественных,
Бесчувственны среди бесчувственных.

И смутные,
Полубесплотные,
Покуда буря не уляжется,
Одним тогда они встревожены:
А вдруг кому-нибудь покажутся
Ножнами их подмышки потные,
Куда, как шпаги, клювы вложены.