Сергей Трищенко - Антилирика

…Я не думаю: надо мне много ли? –
Соревнуюсь пока с йогами,
Вперегонку с английскими догами
За кошачьим гоняюсь хвостом.

А потом, может все переменится
И больница куда-нибудь денется.
Это, впрочем, такая безделица:
Кто там знает, что будет потом?

Зачем перекладывать смерть на Фортуну?
Неужто же я не смогу сам стать ей?
Да мне умереть – все равно, что раз плюнуть,
Так значит, плеваться я должен смелей.

Три раза налево, три раза направо –
Ни богу ни черту не ставлю свечу.
И смерть для меня всё равно что забава:
Толкнулся сильнее – и вот я лечу.

Когда же асфальт головою промнется –
Что торт шоколадный глазурью облит –
Услышу последнее: как матюкнется
Забрызганный мозгом моим инвалид.

Как в далёкой реке, в золотых берегах
Неприметная речка бежит,
А у этой реки на дрожащих ногах
Одинокий старатель стоит.

И котомка уже не забита едой,
Виноградный кончается сок…
Наклоняется он над прозрачной водой
И всё моет и моет песок.

Самородки мигают сквозь воду на дне
И валяются грудой у ног…
А чуть выше, из пены на синей волне
Золотой выступает порог.

Но не видит старатель богатства того,
Напрягаясь до рези в глазах.
Губы шепчут печально: «Опять ничего!»
И в словах – ожиданье и страх.

И, всей грудью вздохнув, самородки стряхнув,
Вновь лотком выскребает по дну.
И все дальше заходит он на глубину
И все ищет песчинку одну.

Всё надеется: вот та песчинка блеснёт
Среди серости груды песка,
И тогда он её прямо к сердцу прижмёт
И от сердца отступит тоска.

Золотинка одна никому не видна –
Скрылась где-то средь кучи подруг.
Вновь лоток поднимается с самого дна,
Увлекаемый парою рук.

Золотинки набились под ногти, как грязь,
В поры кожи проникла их взвесь…
Где же та, что он ищет? Хотя бы нашлась,
А не то золотым станет весь.

Почему на песчинке заклинился свет? –
Тот же самый презренный металл.
Но известен старателю верный ответ:
Здесь когда-то её потерял.

Эта память весомей, чем золото глыб,
Что потом на коронки пойдут.
Веселеее чешуйки сияют у рыб,
Что десятками плавают тут.

Рыбы рады помочь, да не могут сказать:
Мал словарный запас, беден слог,
Что напрасно ему ту песчинку искать –
Вдаль унес её бурный поток.

Моет золото он, отрясая к ногам
Самородков густеющий стук.
Скоро скроется в золоте полностью сам,
Лишь мельканье останется рук.

Ну, а если отыщет – то сразу из глаз
И от сердца отступит тоска…
И тогда он её бросит в воду в тот час
И начнет её снова искать.

Где-то – я уж не вспомню, где –
Память стала рыхлой и зыбкой,–
В первый из предпоследних дней
За сучок зацепился ниткой.

А потом – откатился сам,
Или сильным ветром отдуло,–
По оврагам летел, по лесам…
Не порвалась нить – потянулась.

Под уклон ли теперь качусь,
Или под облака взлетаю –
До умопомраченья верчусь,
Уменьшаюсь, худею, таю…

Нить всё тянется из меня,
По спине скользя неприятно.
Как хотел бы, всё изменя,
Покатиться суметь обратно!

Снова нить на себя смотать,
От того сучка отцепиться…
Но напрасна моя мечта:
Не вернутся знакомцы-лица.

Хоть и кружится голова –
Ничего я вокруг не вижу.
Ещё на оборота два
Оказался к концу поближе

И душа уменьшается в такт
Уменьшенью клубочьего тела…
Получилось совсем не так,
Как сначала бы мне хотелось.

Словно близок последний миг –
Снова воспоминанья всплыли:
Все приехали на пикник,
А, уехав, меня забыли.

Полагали: легко вернуть,
Если вздумаю откатиться
И забыли в меня воткнуть
Как ресницы, острые спицы.

Исчезали они вдали –
Им казалось, что всё в порядке.
Из меня ведь связать могли
Целых две шерстяных перчатки!

Но исчезну я поутру
Над каким-нибудь старым оврагом,
Только будет нить на ветру
Развеваться маленьким флагом.

Кому я и что докажу? –
Раздроблен мой каждый атом.
Пытаясь собраться, вхожу
В пасть телефона-автомата.

Зубасто щелкнула дверь –
В реальность вплетается миф,
Куда повезёт теперь
Меня телефона лифт?

По нервам скатилась монета –
Судьбы двухкопеечный цок.
Щелястая прорезь стволом пистолета
Уставилась мне в лицо.

Нить Ариадны вьётся
Или же цепь оков?
Я замер: чем отзовётся
Сирена длинных гудков?

По земле все бредёт неприкаянно,
Всюду ищет хоть временный кров,
Безнадёжная и отчаянная
И непонятая Любовь.

Не особенно и надеется,
Всё же просит людей помочь.
И пускают – куда же денешься? –
Иногда на целую ночь…

А с утра снова гонят веником,
Чем ни попадя под рукой…
Все недели – из понедельников,
И врагу не желаешь такой.

Укоряют: чего шатаешься?
Ну какого ища рожна?
Зря приюта найти пытаешься –
Никому ты тут не нужна.

Кто-то заперся в стенках спаленки,
Кто-то в круге засел друзей…
Ну хотя бы кусочек маленький!
Ну хотя б – под стекло в музей…

Вновь, надеясь на невероятное,
Посещает былые места,
Ну а люди не могут понять её:
“Ну, чего она хочет-та?”

Неприятие пухнет и множится,
Как в каморке забытый хлам…
Вы уже и не вспомните: может быть,
Забредала она и к вам?

Зимним летом было это
За Полярным кругом.
Человеку скучно было –
Не хватало друга.

Белизна снегов слепила,
Рот заклеил ветер.
Очень всюду грустно было –
Как один на свете.

А снежинки белой стаей
Кружат хороводы,
На ресницы налипают,
Образуя своды.

Ничего вокруг не видно –
Ни земли, ни неба,
Одиноко и обидно,
Будто там, где не был.

Человек нагнулся, поднял
Миллион снежинок.
“Помогите мне сегодня
Встать на поединок

С одиночеством, с тоскою
И тревогой тёмной”.
Приминал одной рукою
Белый ком огромный.

Покатил – и шаром белым
Поднялись сугробы.
Человек лепил несмело,
Не скучалось чтобы.

Что лепил? О чем мечталось,
Что ждалось хотя бы…
Ничего не получалось,
Кроме снежной бабы.