Сергей Трищенко - Христосиада

Наступает, как видим, великий момент –
Развернутся гармонь и душа.
Чтоб работать, исправный нужон инструмент,
Ведь не выйдет а то ни шиша.

Хорошо поработали – дай отдохнуть,
Кто работает – должен же есть?
Отдохнем мы – и снова отправимся в путь,
А не то и останемся здесь.

Тут из моря Нептун и без всяких манер
Заявляет: Ной в корне неправ.
И ещё говорит, дескать, тот – браконьер
И платить полагается штраф.

“Не на экспорт ведь рыба идет – на нерест
И для ловли сейчас не сезон.
На ковчег же на твой налагаю арест,
Чист пока от горы горизонт”.

Ной в бутылку полез и схватился за шест,
Подступает, досадою полн:
– Да какой там арест! Видишь, вон Эверест
Показался вдали из-за волн.

Извинился Нептун и обратно нырнул,
Штраф немаленький Ною простил.
Ной поймал по инерции пару акул
И с тоски на таранку пустил.

Из акулы таранка совсем не плоха,
Если с перцем ее просолить.
А уха наилучшая – из петуха…
Э, да что уж о том говорить!..

Разве рыба еда? Но кругом всё вода…
Не ценили мы сушу тогда.
Что имеешь ты, кажется: то – ерунда,
А теряешь и видишь – беда.

“К Эвересту не буду вести я ковчег,
Потому что себе я не враг.
Говорят, что живёт снежный там человек,
А ковчег перегружен и так.

Что мне тот Эверест? Скоро он надоест
Весь в снегу он и нечего жрать…
Ну а мне-то совсем не таких надо мест:
Где обещанный мне Арарат?

Там ведь, как говорят, вот такой виноград,
Значит, будут кишмиш и изюм.
Раз коньяк с чачей яд, словно денатурат,
Надо вовремя взяться за ум”.

Эверест за кормой, пригорюнился Ной:
“Ну в какой стороне Арарат?
Уж ковчег подо мной размывает волной…
Что случись – я один виноват?

Бог твердил мне не раз: “Не покину я вас,
Ваш отец я, и сын, даже дух.”
Эх, сейчас бы хоть плохонький дали компас,
Хоть прикинуть, где север, где юг.

Бог у нас не простак: совмещать три поста.
И зарплату имеет тройной…
Ну а я-то дурак: согласился за так –
Издевается он надо мной.

Перспективы не вижу! Везде горизонт
Нависает петлёй надо мной.
Наживу себе грыжу, беря всех на понт,
Что вернёмся мы скоро домой.

Видно, богу сейчас дела нету до нас –
Зря надеялся я на него.
В небо глянешь – и кажется: звёзды – из глаз
И – ни бога, ни горных снегов.

– Богу – богово! – матерно Ной произнёс
И добавил – вообще не в печать.
А потом на корму вновь повесил он нос
И тоска заменила печаль.

“Я напрасно не слез на горе Эверест:
Хоть упёрся бы пятками в твердь.
Если бог меня выдал, свинья точно съест –
Даром что одомашненный зверь”.

Пригорюнился Ной, и в волну за волной
За слезою роняет слезу.
Думал я: бог со мной, как стена за спиной –
Для чего же зверьё я везу?

В воду их побросать – может, станет спасать?
Раз твои твари – ты и тужи.
Я давно собирался за борт их списать…
А не рано ли ворон кружит?

Воронок вороной, что кружишь надо мной,
Или крылышки чтобы размять?
Может, кто-то больной? – вопрошал его Ной,–
Для чего ты волнуешь-то мя?

“Предлагаю лететь и вокруг посмотреть –
Вдруг земля где почудится мне?”
“Своего соглядатая важно иметь…
Может, кто-то подох на корме?”

Воронок подхарчился и когти-то рвёт –
Не распутали дело пока.
Ворон – вор он, а следовательно, и врёт.
Лучше уж я пущу голубка.

Ты, голубчик лети в час миль до двадцати –
Я же знаю: ты сильно ослаб.
Только не позабудь что-нибудь принести
По пути не роняя из лап.

Что бы ни было, как ни земля далека,
Всех пока не растрачено сил…
Подвиг наверняка сохранится в веках…
– А подъёмные? – голубь спросил.

– Ну, ты, голубь, я вижу, не голубь – змея,
Изменился совсем генотип…
И добавил – как будто бы даже смеясь:
– Рассчитаемся после, лети!

Вот и голубь летит, у него бравый вид.
– Как же долго тебя было ждать! –
Ной ему говорит: – Что ты делал, бандит?
Принести догадался пожрать?

Голубок подмигнул, Ною ветку швырнул –
Две оливки на ней колыхалось.
Ной их враз заглотнул, как недавно акул…
Показалось, конечно же, мало.

– Что ещё скажешь-та? – Вот такие места! –
И перо оттопырил большое.–
Вообще красота и дорога чиста.
Это всё вот увидел там что я.

Вот и всё. А приплыл Ной или не приплыл –
Это ведь и не так уже важно.
Главное, чтобы пыл у него не остыл,
Чтоб он был человеком отважным.

Люди – как ни грустят, всё герою простят,
Пусть хоть не навсегда, поначалу.
Жаль, что сами героями быть не хотят,
Подражают им разве что в малом.

О потопе легенду я вам рассказал,
Все, что знал – ничего не тая.
Маяковский об этом когда-то писал,
А теперь попытался и я…

“Это есть наш последний…” А сколько таких
Снова гасят надежду конца?
И года перечеркивает малый миг,
И улыбку стирает с лица.

Много будет и было, но хочется нам
Только лучшее видеть вдали –
Возвращаясь от дальних к родным берегам
Мы не видим изъянов земли.

И обрывы и скалы хотим приласкать,
Хоть не раз с них срывались – и в кровь.
Кто ещё и когда сможет где отыскать
Непонятную эту любовь?

Мнится нам: вот отныне ждет тихий причал
И счастливо-спокойная жизнь…
Неожиданно снова срывается шквал,
Раскачает, да так, что – держись!

Словно в море живем: поклонись – поднимись,
К небесам – и в глубины. И – штиль.
Да, поэма не жизнь, без неё обойтись
Много проще: прочел – и в утиль,

Мне бумаги не жаль. А какая мораль
Из поэмы такой истечет?
Что за далью всегда будет новая даль,
За почетами – новый почет.

Ну а что будет завтра? Колышется путь,
Светит солнце, внизу – чернота.
Правда, можно немножечко и отдохнуть
И не делать чуть-чуть ни черта.

А потом – всё равно надо строить ковчег,
Плыть и плыть, а потом – снова плыть.
Верить: будет успех, раз уж ты – человек,
Что тут чёрта иль бога винить?

Ровно сорок дней и сорок ночей
Мочит землю дождь проливной.
Больше суши нет, но успел ковчег
Оборудовать хитрый Ной.