Сергей Трищенко - Христосиада

Казалось, бродишь в лабиринте век,
От темноты готов сойти с ума…
А может быть, не поднимал ты век?
Снаружи ли, внутри – вся эта тьма?

Быть может, стоит веки распахнуть
И посмотреть на всё во все глаза –
И ты увидишь предстоящий путь,
Ночные страхи сможешь рассказать.

Путь впереди, пускай и не прямой,
Ты выбрал сам, и знаешь, как идти,
Мечтая: навсегда расстался с тьмой –
Вдруг видишь Минотавра на пути.

И, меч сжимая в дрогнувшей руке,
В себе стремишься отыскать кураж…
Но тает Минотавр невдалеке
И понимаешь: это всё мираж.

Опять одна дорога пред тобой,
Деревья сбоку скрыли дали вид.
И кажется, что выиграл ты бой,
А сколько впереди их предстоит?

Пусть страх исчез, однако на свету
Ты боевой утрачиваешь пыл.
Свою мечту унёс ты в темноту –
В ней нить и Ариадну ты забыл?

Ведь нити нет в руке, и всё светло,
Как будто сам ты в световод вошёл.
А что ушло – взаправду ли ушло?
Как убежать от сковывавших шор?

И светонить – исчезла где она?
Быть может, связан Минотавр был ей?
Она при свете вроде не нужна,
Но без неё – темнее и больней.

Всё если тьмой покроется опять
И лабиринтом станет вновь маршрут,
Вы нить с собой не позабудьте взять:
Ей Минотавра хорошо вязать –
Надёжней нет для Минотавров пут.

Дорога снова вьётся впереди,
А ты назад попробуй оглянись,
На путь, тобой пройдённый, погляди.
Не рана ли в груди зовется – жизнь?

Пусть кажется: всё позади – не так,
И надо бы вернуться, изменить.
И кто-то подает оттуда знак…
И будто бы в руке – все та же нить…

Что светлого вы вспомните о тьме? –
Как тяжело хоть что-нибудь терять?
Да и в своем ли станемся уме,
Коль будем бесконечно повторять?

Теперь пойдём дорогою другой…
Но чудится опять мышиный писк,
Бетонный пол – трава ли под ногой?
А вдалеке – светляк иль солнца диск?

Хоть не был ранен и не нужен бинт
И не встречался жуткий Минотавр,
Но не понять: прошёл ли лабиринт,
Иль до сих пор всё так же бродишь там.

Когда уходят люди в монастырь,
То, говорят, они стремятся к Богу.
Читающий меня, кто б ни был ты,
Не торопись к подобному итогу.

Ведь был когда-то Иисус Христос,
И он отправился навстречу людям.
Пусть не сумел он свой решить вопрос,
Но мы о том пока не позабудем.

Он снова должен будет к нам прийти,
А если в монастырь мы соберёмся,
То вряд ли повстречаем по пути –
Скорей всего, мы просто разминёмся.

Меня Христос крестил во Иордани,
Трещал тридцатиградусный мороз.
И, надо мною простирая длани,
Иисус едва, признаться, не замёрз.

Он ёжился, стыдясь слегка попрыгать,
По-ямщиковски хлопнуть по плечам.
Когда б хотел, я б мог дождаться мига,
Когда бы он от холода зачах.

И будь на месте на моем фанатик,
В священный ступор падающий враз,
Замёрз Христос бы. Но шепнул я: «Нате!
Погрейтесь в сердце вы моем сейчас!»

Исчез Христос. Мне показалось, в сердце
Я на мгновенье тяжесть ощутил.
И если кто захочет вдруг погреться,
То пусть туда попробует войти.

Когда уходят люди в монастырь,
То, говорят, они стремятся к Богу.
Читающий меня, кто б ни был ты,
Не торопись к подобному итогу.

Ведь был когда-то Иисус Христос,
И он отправился навстречу людям.
Пусть не сумел он свой решить вопрос,
Но мы о том пока не позабудем.

Он снова должен будет к нам прийти,
А если в монастырь мы соберёмся,
То вряд ли повстречаем по пути –
Скорей всего, мы просто разминёмся.

Меня Христос крестил во Иордани,
Трещал тридцатиградусный мороз.
И, надо мною простирая длани,
Иисус едва, признаться, не замёрз.

Он ёжился, стыдясь слегка попрыгать,
По-ямщиковски хлопнуть по плечам.
Когда б хотел, я б мог дождаться мига,
Когда бы он от холода зачах.

И будь на месте на моем фанатик,
В священный ступор падающий враз,
Замёрз Христос бы. Но шепнул я: «Нате!
Погрейтесь в сердце вы моем сейчас!»

Исчез Христос. Мне показалось, в сердце
Я на мгновенье тяжесть ощутил.
И если кто захочет вдруг погреться,
То пусть туда попробует войти.

Я захлопнул тетрадь
И подвел я черту.
Для чего мне писать?
Я пишу в пустоту.

Я пишу в пустоту,
Здесь сомнения нет –
Я прикручен к кресту
И Варавва сосед,

Где же ты, мой Христос?
Далеко ли ушёл?
Неужели до звёзд?
Ну и как – хорошо?