Евгений Клюев - Музыка на Титанике (сборник)

А остался на самом дне
некий ящик,
полный глупостей – не вполне,
но звенящих:
они тенькают в глубине,
да уже не слышны и не
привлекают на стороне
даже нищих.

Если б жить по старинке —
пребывая в сторонке
от всего, что несётся вперёд… ах, несётся вперёд!
Да фортуны-тиранки
торопливые струнки
всё равно не успеть перебрать – хоть и вечность пройдёт.

Сколько лет этой строчке,
пролежавшей в горячке
столько зим, что теперь и не знаешь – жива, не жива?
Вроде дышит, и вроде
при хорошей погоде
различимы слова… только странные очень слова.

Так и помню: задумал
на скамейке за домом
(там одна золотая скамейка по небу плыла) —
на-ри-на, на-ри-на-на…
из какого тумана
эти старые песни и старые эти дела —

эти жалобы птичьи
на нездешнем наречьи
непонятной народности, всё растерявшей в дыму?
Где ж теперь та народность,
чья смешна инородность
и давно не нужна никому, не видна никому!

Небосвод говорит река: добрый день, река.
Говорит река: добрый день, – говорит река.
Над река есть облако тёплого молока.
А в река есть облако холодного молока.
Стая рыбы плещется в заросли тростника.
Стая птицы машет крылом сухого песка.
И толпа ребёнка сбегается издалека.
Хорошо возиться в глина у бережка.
Рыба с рыба трудно соединить.
Птица с птица трудно соединить.
У ребёнок есть такая длинная нить,
но ребёнок с ребёнок и нить не соединить.
Хорошо лепить из глина разная снедь.
Хорошо не уметь число, хорошо не знать
никакого сколько: сколько – такая нудь!
Впрочем, нет у пираха и самого слова нудь.

Горький кофе молодой травы
пьётся прямо с ветка в цвету.
Песня отпущенной тетивы
держит длинная стрела на лету.
Видишь, горечь не превращается в сласть —
кофе пьётся прямо с ветка в цвету.
И ничто не может ни созреть, ни упасть —
Песня держит стрела на лету.
Видишь, дерево не превращается в пень —
кофе пьётся прямо с ветка в цвету.
И беспечен путь из теперь в теперь —
песня держит стрела на лету.
Мелководное время просвечивает насквозь,
кофе пьётся прямо с ветка в цвету —
и внезапно возникает всеобщая связь,
песня держит стрела на лету.
И внезапно возникает общая родня
у одного и другого бережка,
и неслышная походка легконогого дня
начинают узнавать с полшажка.

Дескать, нет у пираха понятие чистого цвета —
есть сравненье: вроде небо гранита или граната.
Ах, чего не бывает в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
Дескать, нет у пираха число, не ведётся счёта,
и совсем не подробна судьба и не знает дата —
говорится в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта.
Никуда не течет Маиси спелого лета,
у звезда ни движенья вперёд, ни назад возврата —
жизнь застыла в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
Нету Бог, и пуста верёвочка амулета —
есть одна сердечная смута, вечная смута,
да сплошная работа в блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта!
И нигде везде ни ровесника, ни собрата —
всё затянуто без разбора в одно болото:
в безразмерный блокнотик мастера Эверетта,
в интересный блокнотик мастера Эверетта.

Растение дорастает до самое небо,
и там расцветает цветок: это мило и любо
бабочке с крылышко мёда и крылышко воска…
экая неподвижная вертихвостка!
Ах говорит во времени нету места.
Время – оно кустарник, растущий густо.
Ах отрясает время, словно репейник,
Ах – это наш учитель и наш ребёнок.
День состоит из праха и снова праха.
Племя стоит у речка и слушает Аха.
Аха перебивает горластый кочет.
Племя смеётся над кочет и горько плачет.
А ведь только подумать: всё всегда под рукою,
только отдаться неистовому покою,
только застыть у набитой до край корзины
с потусторонний взгляд наевшейся обезьяны!..
Солнце садится, и смеркается сердце:
сердце младенца смеркается в сердце старца.
Нету у нас судьба… ни серпа, ни снопа нет.
Ночь наступает. Она всегда наступает.

В местное небо не ходят смотреть на звезда.
В местное небо подстреливают еда.
Поэтому местное небо ведёт себя строго,
и в местное небо нет Бога,
и нету подмога, нету правильным никакая подмога.
Но – Бога высокая, справедливая Бога,
появись из воздух сахарного тростника,
протяни над Маиси большая рука
и громко скажи я люблю это племя,
это племя, это короткое пламя
на окраина мира: как хорошо горит
и как хорошо говорит!
Высокая Бога, справедливая Бога,
далеко пролегает твоя дорога,
но взгляни на пламя и иди сюда
и возьми с тобой много еда.

Гость приходит за гость – и товар на товар отоваривает.
Можно дать ему пёрышко, зуб, наконечник стрела.
Жалко, гость никогда не правильно разговаривает,
разговор у гость не имеет крыла.
Гость не хочет обмен ящик мыло на круглое пёрышко,
и не хочет обмен весёлый напиток на зуб,
и стоишь рядом с гость – и споришься,
споришься, споришься…
Но неправильный гость обычно жаден и глуп.
Что ж, неправильный гость…
всё бывает заветное и не заветное —
и заветное всегда помещается в горсти.
Но хороший зуб не любое теряет животное,
и хорошее пёрышко совсем не легко найти.
Вот и жалко заветное доставать и обменивать
на совсем не заветное, но привлекательное на вид.
А неправильный гость вороват и любит обманывать —
и задаром заветное получить норовит.
Ну и пусть получает себе – и не стоит досадовать —
зуб, и пёрышко, и наконечник стрела:
тяжко с гость разговор говорить и беседа беседовать,
разговор у гость не имеет крыла.

Птица летит далеко, правильный знает.
Рыба плывёт далеко, правильный знает.
Правильный только не знает край этой птицы.
Правильный только не знает край этой рыбы.
Правильный, он всегда остаётся на месте —
место у правильный мбло, но место хватает.
Место хватает стрела лететь вслед за птица.
Место хватает гарпун нестись вслед за рыба.
Место хватает браслет бренчать на запястье,
длинные бусы блестеть на короткая шея,
место хватает плакать и место смеяться,
место хватает делать и место думать.
Это такое правильное приволье,
это такая правильная свобода:
место хватает оставаться на месте,
место хватает не искушать сердце.