Виктор Поляков - Стихотворения

Душой — дитя, умом — старик,
Поэт, понятен ты немногим:
Нечеловечески-убогим
И тем, кто в мудрости велик.

С любовью на него гляжу:
Он жизни царственный ценитель.
В его смиренную обитель
Я с тайным трепетом вхожу.

Ему я чужд. Иным я связан
Концом, иной судьбы певец,
Но я таинственно обязан
Тебе, о ласковый мудрец.

Неси на гроб его цветы:
Пребыл он в мудрости до гроба,
Была чужда людская злоба
Певцу надменной красоты;
Но тот мятежному народу
Сознаньем светлым не служил,
Кто жертвой малою купил
Души возвышенной свободу.
Он не герой…

Когда блеснет решающий призыв,
Ты бросишь ли резец, ваятель?
Пойдешь ли ты, гордыню позабыв,
Куда зовет тебя Создатель?

Пусть новый мир является чудес,
Но в мире смерти, в мире тленья,
Пред вечностью зияющих небес,
Не чудо ль всякое явленье?

Внимательным восторгом ты постиг
Все воплощенья вечной силы
И для тебя — освобожденья миг
Преддверье темное могилы!

Что слово? — прах; кто я? — творец.
Я буду верен вам, певец,
А вы, покорливые слуги,
Мои глубокие досуги
Пусть воплощенье в вас найдут!
О, будьте мне живым приветом!
Клянусь, глаголы не умрут,
Одушевленные поэтом.

Толпой рабов венчанный кровопийца,
Иных венков стяжать желая славу,
Усердно пел на играх олимпийских.
Дохнуть боясь, сидели греки;
Но на ступени верхней дряхлый старец,
И правнуков, и внуков переживший,
Так бормотал: О, как терзает люто
Он пальцами короткими кифару!
Ужель венок, святой венок Эллады
Ему несут испуганные Судьи?
Страна богов уж, видно, перестала
Быть родиной героев! Кесарь, Кесарь,
Не оскверняй венка! Сорвите, дети,
Сорвите вы с тупого лба владыки
Венок зеленый! Нет, не слышат: громко
И радостно приветствуют Нерона!
Ликуй, Нерон, божественный художник,
И старика привет прими ты сердцем!
Да, подлинно ты бог: ты миром правишь.
Что пред тобой Гомер? — Сновидец жалкий,
Владыка слов, — слова же непослушны,
Их покорить возможно лишь любовью
Бессмертных дум и грез глубокой властью, —
Тебе ж Нерон, как раб весь аир покорен,
Хоть побеждать ты мира и не думал,
Хоть победить не мог бы. О, бессильный,
О, гнусный, нищий деспот! Точно призрак
Живешь ты на земле — и сам трепещешь,
И сам спешишь напиться красной крови!..
Божественный, для нас ты шут — опасный;
Пред вечностью — ты только жалкий шут.

Ты вскоре свой родной увидишь Тартар:
Спеши напиться кровью…

О Рим, ликуй, владыка твой — законник:
Он стыд прикрыл таблицею законов.

Строители великие исчезли,
Строение осталось: вот колонны,
Вот свод полуразрушенный; остался
И свод небес, раскинутый не ими;
И море светлое, носившее когда-то
Их корабли, осталось светлым морем;
По прежнему бела морская пена;
Как древле, маслины цветут роскошно;
И куцый грек, бродящий средь развалин, —
Он дышит, как дышал когда-то Эллин.

Когда впервые нищим и бездомным,
Как некий глас и ласковый, и властный,
Благая весть о Царстве прозвучала, —
Как изумился мир! Какой надеждой
Дух запылал страдальцев неизвестных!
О, как они стремились в это Царство,
Как радостно, победно умирали!
И мир им поклонился; лишь патриций
Не изменил богам живого мира:
Он в Риме жил и умер в древнем Риме.

Миряне,
Те молятся, чтоб жить; а эти —
Живут мольбой. Высокая ограда
Их отрешила от людей тяжелых,
От суеты мирской. П0ред Вечной Силой
Они горят в безветрии. Их встречи
Легки, как сон. Они блаженно дышат,
Упоены торжественным глаголом,
Ослеплены сиянием престолов.

Как тяжело трудиться, преклоняться,
И знать, что труд — великая бесцельность!
Не в наказанье ль нас к труду приговорили?
И вот, как раб, согнувшись над сохою,
Урок, мне заданный, свершаю. Светлый
Настанет день и радостно раздастся
Освободителя призывный глас; но если
Я не успел вспахать родное поле,
Я не уйду, сохи своей не брошу,
Я откажусь от вечного блаженства,
В законченность бесцельности влюбленный,
Ценитель творчества земного.

На выступе скалы, над морем синим,
Лежу я беззаботно
На жестком ложе
Сухих цветов и трав, спаленных солнцем.
Люблю их пряный запах:
В нем жизни суть, благоуханье зноя.
Порой внизу, далеко,
Плеснет волна о берег полусонно,
Порой проснется ветер,
Обдаст меня соленою прохладой,
И стихнет вновь, — и крепче
Ласкает зной испытанное тело.

С прибрежных скал глядели мы упорно
В клокочущую бездну:
Из глубины вставали исполины
И злобно умирали,
Разбивши грудь об острые утесы;
Дрожали мы как дети,
А в вышине, презрительно откинув
Покров свой лицемерный,
Немая твердь, зловещая, сияла.

Седой Хаос, кончаясь,
Им завещал бессмысленную силу
И родником бессмертья
Их стала плоть. Об этой древней тайне
Мать не расскажет детям:
Сын не поймет, а дочь сама узнает
От птицы перелетной,
От родников священной, темной рощи
И от всего, что дышит.

Голодный сумрак ночи
Дрожал в долине,
Легко проснулось утро
И промелькнуло,
И древний, тяжкий полдень
Царить в долине.
Смотри: застыли листья
Олив зеленых
И пьют тягучий, сладкий,
Свет золотистый.
Не медом ли янтарным
Полна долина?

О, что за суета в великих недрах
Природы полнокровной!
Мир полнится и, что срослось корнями
В глубокой мгле безвестной,
Сплетается цветущими ветвями
В сияньи дня земного.

Спи спокойно, Генрих милый:
Знают тайну жизни трупы.
Если встанешь из могилы,
Помни, Генрих: немцы глупы.