Пьер де Ронсар - О вечном. Избранная лирика

Твоя улыбка мне награда дорогая,
По капле в грудь мою вольется, обжигая,
Бальзам твоих очей и горячей огня

Сияньем ангельским воспламенит мне душу,
Но мыслью о себе я счастья не нарушу,
Тщеславный этот мир исчезнет для меня.

Итак, храните все, все, что судьбой дано вам,
Храните от меня свой каждый день и час,
И вашу красоту, и нежность ваших глаз,
И ваш глубокий ум, и вашу власть над словом.

Склоняюсь горестно пред жребием суровым:
Уже не оскорблю объятьем дерзким вас,
Хотя б, смиряя страсть, отвергнут в сотый раз,
Я смелость вновь обрел в отчаянии новом.

И если невзначай коснусь я вас рукой,
Не надо гневаться и так сверкать очами, —
Мой разум ослеплен, я потерял покой,

Все думы лишь о вас, я полон только вами,
И небреженья нет в нескромности такой, —
Простите же мне то, в чем вы виновны сами.

Мадам, вчера в саду меня вы уверяли,
Что вас не трогает напыщенный куплет,
Что холодны стихи, в которых боли нет,
Отчаянной мольбы и горестной печали;

Что на досуге вы обычно выбирали
Мой самый жалостный, трагический сонет,
Поскольку стон любви и страсти жгучий бред
Ваш дух возвышенный всегда живей питали.

Не речь, а западня! Она меня манит
Искать сочувствия, забвения обид,
Надежду оплатив ценою непомерной, —

Чтоб над моей строкой лукавый глаз пустил
Фальшивую слезу. Так плачет крокодил
Пред тем, как жизнь отнять у жертвы легковерной.

Лимон и апельсин, твой драгоценный дар,
Целую сотни раз влюбленными губами,
Кладу себе на грудь, где полыхает пламя:
Пускай почувствуют мой сокровенный жар.

Когда же два плода в огне любовных чар
Воспламеняются — я их тушу слезами.
Ты смотришь на меня лукавыми глазами,
Как будто нанести готовишься удар.

Лимон и апельсин — два символа любовных.
Они подобие тех яблок баснословных,
Которыми прельстил бегунью Гиппомен.

Проказник и шутник Амур, что правит в мире,
Украдкой привязал к моим ногам две гири.
Как, легконогую, тебя возьму я в плен?

Ты помнишь, милая, как ты в окно глядела
На гаснущий Монмартр, на темный дол кругом
И молвила: «Поля, пустынный сельский дом, —
Для них покинуть Двор — нет сладостней удела!

Когда б я чувствами повелевать умела,
Я дни наполнила б живительным трудом,
Амура прогнала б, молитвой и постом
Смиряя жар любви, не знающий предела».

Я отвечал тогда: «Погасшим не зови
Незримый пламень тот, что под золой таится:
И старцам праведным знаком огонь в крови.

Как во дворцах, Амур в монастырях гнездится.
Могучий царь богов, великий бог любви,
Молитвы гонит он и над постом глумится».

Куда от глаз твоих укрыться, посоветуй!
От факелов иных я сердца не зажгу:
Красавицы во мне не видели слугу,
Полжизни прожил я, любовью не задетый.

Поволочусь за той, любезничаю с этой,
У самых ветреных прелестниц не в долгу,
Я думал, от сетей себя уберегу,
Но если уж попал, то на судьбу не сетуй.

Проигран бой, разбит последний мой отряд,
Но ради глаз твоих и десять лет подряд
Готов я осаждать несломленную Трою.

Пойми, Эрот ревнив к чужому торжеству,
Добычу кроткую и лев щадит порою:
Сжигает молния скалу, а не траву.

Ты знаешь, ангел мой, что я питаюсь лишь
Лучами глаз твоих, что всякая другая
Еда нейдет мне впрок: зачем же, дорогая,
Свой взор — мой скудный хлеб — ты от меня таишь?

Я узнаю, что ты приехала в Париж,
Но где тебя искать, планета кочевая?
Изголодался я, желанных глаз алкая,
Без них мою тоску ничем не утолишь.

Ты собралась в Эркей с прелестною кузиной,
Где лилий на лугу — хоть уноси корзиной,
Где Грот над родником — уединенья сень.

Возьми же и меня, молю, в поездку эту —
Без опасения утяжелить карету!
Ведь я — уже не я, а собственная тень.

С каким презрением вы мне сказали «нет»,
С каким изяществом вы обрекли на муку
Остаток дней моих — как пережить разлуку
С монархиней, когда ей служишь столько лет!

Порою сердце мне томит любовный бред,
В отчаянье хочу поцеловать вам руку,
Но вы, притворную выказывая скуку,
Твердите: «Ах, какой несносный сердцеед».

Увы, как часто мы, влюбленные, зависим
От ласковых угроз, от этих колких писем,
Что столько говорят о вас и обо мне.

Притворство вовсе бы меня не обижало,
Когда бы каждый слог в невинной болтовне
Мне не вонзался в грудь, как острие кинжала.

Я эти песни пел, уйдя в пещеру Муз
От шума ярых сеч, от скрежета и стона,
В те дни, когда Мятеж взвивал свои знамена
И на француза шел с оружием француз.

Когда под лязг мечей, под грохот аркебуз
Измена и разбой украли жезл закона,
И бойней правила кровавая Беллона,
И в общей груде жертв лежал герой и трус.

Пресытясь этим злом, как Океан, безбрежным,
Я воспевал любовь — и жар мой не хладел,
На приступ Госпожи я шел бойцом прилежным.

Венерина война — вот славный мой удел:
Она кончается единоборством нежным, —
А Марса не унять и тысячами тел.

Хорош ли, дурен слог в сонетах сих, мадам,
Лишь вы причиною хорошему ль, дурному:
Я искренне воспел сердечную истому,
Желая выход дать бушующим страстям.

Когда у горла нож, увы, трудненько нам
Не хныкать, не молить, не сетовать другому!
Но горе — не беда весельчаку шальному,
А нытик в трудный час себя изводит сам.

Я ждал любви от вас, я жаждал наслажденья,
Не долгих чаяний, не тягот, не забот.
Коль вы отнимите причину для мученья,

Игриво и легко мой голос запоет.
Я — словно зеркало, где видно отраженье
Того, что перед ним с любым произойдет.

Быть может, что иной читатель удивится
Предмету этих строк, подумав свысока,
Что воспевать любовь — не дело старика.
Увы, и под золой живет огня крупица.