Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

Позвольте откликнуться на Ваши призывы. Это Вы со мной, человеком, который Вам не понравился, жаждете сами и призываете меня поделиться своей болью, радостью, бедой, горечью, душой – словом, всем, чем бог послал. Я же с женщинами, которые мне не нравятся, не делюсь ничем вышеизложенным. Единственное исключение – это телесное общение, я боготворю женские тела вне зависимости от того, какой душой они нашпигованы.

Раз Вы отказываетесь принимать мой шутливый тон и притворяетесь, что ничего не понимаете, что ж, вот Вам прямой текст: я предпочитаю не нравиться женщине, которая подо мной воет от наслаждения, чем нравиться женщине, которая отказывается раскрыть мне объятья ног.

И что Вы кокетничаете своим стыдом да ненавистью? Испытали два оргазма такой силы, которой, по собственному признанию, раньше не отведывали, – так Бога, Мария, благодарить надо и меня. А то так бы и пробавлялись худосочными воспоминаниями вашего замужнего сексуального прозябания.

Шлю Вам копию пропавшего письма – уж слишком оно забавное, чтобы позволить ему потеряться для Вас. Вторичное исчезновение моего послания и Ваше сообщение о Ваших семейных почтовых традициях усиливают мои подозрения, что пропажа не случайна.

Даже если бы я вообще не написал Ваш адрес, то почта возвратила бы отправителю всё, что не может быть доставлено. Мне же ничего не вернулось. Вполне можно предположить, что Ваша дочь оказалась охранительницей матери от писем, которые могли показаться дочурке недопустимыми. Кто бы ни был этот злоумышленник, который, может быть, читает и это письмо, пусть он знает, что если оно не дойдёт, то я отправлю его копию заказным с уведомлением о вручении. Так что Ваши семейные традиции хоть и прекрасны, но должны пересматриваться время от времени, ведь если столько-то лет назад Вы кормили дочку грудью, то теперь ведь Вы ей грудь не предлагаете? Поскольку у неё есть уже своя.

Если у Вас хватит ума не оскорбиться на это письмо, а сказать мне что-нибудь вроде: «Ну, хорошо, не буду выкобениваться, давай проведём вместе ночное времечко», то у меня хватит желания ответить: «Давай!».

До, надеюсь, встречи.

Борис

Борис, дружище!

Привет тебе из Рима! Выбрался я из сраны Советов! Моё дело пересмотрели меньше чем за четыре месяца. Просто чудо, происшедшее, по-видимому, не без твоей помощи.

Думаю о всех своих делах, об оставленных в России, о тебе – иногда и слеза проскальзывает. Как я счастлив, да что там, не боюсь показаться высокопарным, горд, что могу называться твоим другом, близким человеком. И не был бы я здесь, если бы не очередная твоя помощь. Чётко, оперативно, не теряя времени, организовал поддержку моего дела сенаторами, конгрессменами и разными организациями. Не сомневаюсь, что в числе других причин эта была решающей.

Последние дни в России были страшными. Таможня потрошила меня, как курицу, а точнее, как петуха. Я купил «запорожец» перед отъездом и успел месяц на нём отъездить. Продал хорошо, и это обеспечило мне деньги на отъезд и кое-какие вещи, купленные на продажу. Очень много времени приходится уделять здесь торговле этими злосчастными вещами. Вырученные от продаж деньги я пока берегу, хочу что-нибудь купить, но никто не может посоветовать, что модно и что надо. Может быть, ты, как всегда, подскажешь.

Мне не терпится сжать тебя в дружеских объятиях и начать жизнь, полезную обществу американскому. Я вкладываю в конверт резюме и очень прошу тебя просмотреть его и послать в фирмы, которые тебе покажутся стоящими.

Ты уже, наверно, догадался, что я, несмотря на все свои усилия, еду холостым. Так что, как и в старые добрые времена, мы с тобой поохотимся на американскую дичь.

Теперь уже точно, до скорого.

Твой Аркадий

Вот уж никогда не думала, что буду писать тебе ещё раз – перевернула, закрыла эту страничку. И вдруг!!

Хочу, чтобы ты знал – пишу тебе с полной откровенностью, без тайных мыслей, без второго плана. Очень важно, чтобы ты это понял. Почувствовал.

После того как я прочитала твоё последнее письмо, аж задохнулась от негодования. Если бы ты был рядом, кажется, убила бы. Он сознательно делает мне больно. Да ещё получает от этого удовольствие! Что это? От жестокости? От желания унизить?

Я же просила тебя – не надо со мной так. Мне больно. Очень.

Ты, по-видимому, не понимаешь или делаешь вид.

Если бы у тебя хватило такта ещё хотя бы на одно письмо, я пришла бы в норму. Душа моя начала оттаивать, и обида начала стихать. О Боже!

Если бы я получила сразу твоё первое после приезда письмо!!!

Почему я так отреагировала? Уверена, что ты гораздо тоньше, чем пытаешься предстать в своих письмах, что понимаешь всё.

Мечусь я. Плохо мне. Очень. Ну а теперь немножко развеселю тебя. Только, пожалуйста, не злорадствуй, не смейся в голос.

Знаешь, что натолкнуло меня на это письмо?

Сейчас расскажу подробно.

Вчера была в гостях. Всё очень мило, всё очень весело. Пришла в радужном настроении с желанием провести приятное время с приятными людьми. Пока шёл общий лёгкий разговор и хозяйка накрывала наикрасивейший стол в саду, в прохладе – знаешь, эти минуты в ожидании приятного вечера, когда разговор порхает туда-сюда и ни о чём конкретном, легко и непринуждённо. Всё существо твоё в ожидании приятного времяпрепровождения, и оно вроде бы в тебе. Вот оно. Начало. И легко тебе, и мило. И видишь, что все тебе рады и все тебя любят. Чувствуешь себя на месте и в отличнейшей форме. Видишь, что все тобой любуются, да что говорить, это может почувствовать только женщина, которая хоть раз была «королевой бала». Да такое чувство бывает наверняка не только у женщин. Вот так начался вечер. И продолжался он целых сорок минут. Я случайно взглянула на раскрытую русскую газету. И надо же было так случиться, что газета была раскрыта именно на разделе «Объявления». И сразу бросилось в глаза Ваше, подправленное, подштопанное.

Дальше пытаюсь сохранить хронологию своих чувств: рассмеялась. Злорадно. Почувствовала болезненный укол. (Почему? Какое мне дело?) Расхохоталась громче. На меня с удивлением посмотрели, спросили, в чём дело?

Справилась с собой. Выкрутилась. Опять укол. Ещё больнее. Перечитывала и перечитывала. Пила каплю за каплей каждое слово. Каждое предложение. Искала, к чему бы придраться. Высмеивала в душе каждую фразу. Выискивала стилистические ошибки и неточности. Как наваждение. Как гипноз. И чувствовала, что яд проникает в меня. Будоражит. Терзает. Разрывает на части. Всё время возвращаюсь к словам «юная женщина, юная женщина, юная женщина».

Выть захотелось. От хорошего настроения не осталось и следа. Газета полетела в урну. По-видимому, я очень изменилась в лице, так как ко мне начали приставать: «Что случилось, что случилось?» Сослалась на головную боль.