Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

Для создания иллюзии незаменимости России придумывают необыкновенные свойства, якобы присущие ей одной. Например, бедную берёзку в СССР обзывают русской и делают уникальным символом страны, будто она – утконос, живущий только в Австралии, тогда как берёзами пруд пруди в других странах.

Неповторимые «необъятные просторы родины» действительно неповторимы своей нищетой и убожеством и не идут ни в какое сравнение с просторами Северной Америки.

Другая «уникальность», в которой до недавнего времени старались убедить советских жителей, это то, что Лебедев-Кумач другой такой страны не знает, «где так вольно дышит человек». Но теперь даже у вас понимают, что это не поэтическая гипербола, а просто ложь.

Мы также теперь знаем, что радио изобрёл вовсе не Попов, а Маркони, электрическую лампочку не Яблочков, а Эдисон. Советская уникальность состоит в «подражании с грехом пополам для перенесения к себе без разбора и вкуса всего, что изобретено в других странах», цитируя по-прежнему злободневного маркиза де Кюстина.

В одном Россия действительно уникальна – это в том, что она является родиной самого кровожадного строя в истории человечества. Здесь СССР побил все рекорды и теперь достойно занимает последнее место.

Обязательным смыслом советского определения родины является утверждение, что без родины человек жить не может. На это я скажу: смотря без какой родины. Россия – это такая родина, что многим удалось выжить только потому, что они бежали из неё, а тех, кто остался в ней, она погубила в лагерях. Для компартии родина означает готовность умереть за её дело, а для народа родина – это повсеместные очереди. Таким образом, через обозначение разных вещей одним и тем же словом достигается вожделенное «единение партии и народа».

Однако зная, что только привязанность к «объектам» родины не будет достаточно надёжным закрепощением граждан в месте проживания, Советская власть начинает спекулировать на самых сокровенных чувствах человека – на любви к родителям, называя родину матерью и отчизной.

Навязываясь в матери и даже пытаясь заменить собою мать, давая понять, что любовь к родине важнее любви к своим родителям, Советская Россия шантажирует человека, взяв заложником его любовь к матери и отцу и заставляя его отдавать свою жизнь за благосостояние членов правительства.

Самое важное в определении для себя, что такое родина, – это порвать порочную, ложную и подлую ассоциацию родины с матерью.

Те люди, которые поддаются на нажим государства и отождествляют её с матерью, расплачиваются в лучшем случае разочарованием, а часто и жизнью.

Есть ли что более кощунственное по отношению к матери, чем называть её именем антураж, на фоне которого твоя настоящая мать дала тебе жизнь. Да, привычка к этому антуражу врезается в твою память, но только потому, что это есть первое, что предстало перед твоими глазами в этой жизни.

Если уж кое-кому непременно хочется сравнивать родину с матерью, то уж тогда извольте продолжать это сравнение до конца и подумать о матери, которая истязает и убивает своих детей. Такую мать не только лишают материнских прав, но предают суду и подвергают наказанию вплоть до высшей меры, по тем же советским законам. Она не перестаёт от этого быть матерью, но называть её так не поворачивается язык, и ты радостно называешь этим словом приёмную мать, которая любит и заботится о тебе как о родном.

Если уж людям во что бы то ни стало требуется заниматься антропоморфизмом, то есть делать человека мерой всех вещей, и уподоблять свои чувства к родине чувствам, которые возникают между людьми, то тогда более точным будет сравнение родины с любовью к женщине.

Родина – это женщина, которую ты чувствуешь родной. Место, где ты вырос, – это твоя первая женщина, ты её никогда не забудешь, но это не значит, что ты проведёшь с ней всю свою жизнь. Если тебя оградят от других стран – других женщин, то ты останешься с этой, первой женщиной и будешь звать её родиной. Вовсе не обязательно, что ты её будешь любить, но ты с ней свыкнешься и не сможешь представить себе жизни без неё. Но если тебе откроется возможность путешествовать, ты поймёшь, что твоя женщина вовсе не самая красивая и уж подавно не самая справедливая и добрая. И ты почувствуешь, что ты можешь влюбиться в поистине прекрасную женщину и жить с ней счастливой, неведомой доселе жизнью, с женщиной, которая не требует любви к себе, а любит сама.

Конечно, встречаются и однолюбы, но большей частью это однолюбы вынужденные.

Россия для меня как женщина, которая омерзительна мне своей психологией, но без которой я не могу и которую я должен ебать.

Из этой аналогии просится вывод, что родина не единственна, а их может быть несколько. И тогда можно определить родину как место проживания, образ жизни и людское окружение, которые ты полюбил.

Вскоре придёт время, когда исследования космического пространства зайдут так далеко, что масштабы определения родины изменятся. Вспоминаю строчки из моего юношеского стихотворения:

А пока я нашёл для себя и определение родины, и саму родину, которой я называю место, где чувствуешь себя дома.

Маркиз де Кюстин в своих «Записках о России» раз и навсегда высказался о ней, да так точно, что по сей день его держат в России под спудом. И по этой же причине я цитирую: «Всякое неодобрение им представляется изменой; всякую суровую истину они обзывают ложью…»

Так вот, я не люблю Россию. Более того, она вызывает у меня омерзение. Почему-то подразумевается, что если я в ней родился, то я не только должен почитать это за великое счастье, но и что я ещё обязан автоматически воспылать к ней пожизненной любовью. Но у меня не возникло даже требуемой благодарности к родине, я не могу быть благодарен неодушевленному скоплению предметов, именуемому громкими словами. Я могу лишь мечтать о мести властителям, которые свалили эти предметы в бессмысленные кучи, среди которых пьяно блуждает голодный и озверелый народ.

Мстительность – чувство столь же правомерное и естественное, как и благодарность. Ненависть по своей сути – это обратная сторона благодарности. Если благодарность стремится поделиться радостью, то мстительность желает поделиться страданиями, которые ты испытал, с теми, кто их тебе принёс. А презрение – это лишь слабосильная месть.

Поначалу, в школьные годы, я был к родине просто равнодушен и никак не мог взять в толк, почему слово «родина» учительница вопреки правилам грамматики заставляла нас писать с большой буквы. А когда я, отыскивая корень в слове «рабочий», определил его как «раб», учительница заволновалась и стала утверждать без всяких на то доказательств, что корнем является «рабоч». Тогда я ещё не знал, что правда глаза колет, а потому лучшая защита от неё – это розовые очки.