Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

Ты достаточно горда, чтобы не показывать свои работы в галерее Нахамкина, чтобы не продавать свою работу за предложенные 125 долларов, которых, кстати, хватает на две недели еды. Однако гордость эта не мешает тебе работать за копейки, раскрашивая яйца, и тратить недели, чтобы написать одну страницу русского текста своей биографии, необходимой для профессионального представления своих работ галерейщикам. Гордость не мешает тебе сидеть и всячески избегать контактов с реальным миром под удобным предлогом, что ты не понимаешь, что тебе говорят по-английски. Ты прекрасно знаешь, что понимание начинается через начальное непонимание и единственный способ начать понимать – это пересилить себя и броситься с головой в американский мир, а не в русско-эмигрантский.

Мне не хочется ни «учить тебя жить», ни перевоспитывать, прежде всего потому, что это бесполезно. Всё это меня волнует только по одной причине. Когда я просил Тамару Давыдовну и Мишу приютить тебя, я гарантировал им, что ты человек порядочный. Под этим я понимал, что ты не только не будешь посягать на их столовое серебро, но прежде всего что ты не будешь долго обременять их собой и станешь делать всё, чтобы не злоупотреблять их гостеприимством. Меня настораживает – и об этом ты неоднократно сама мне говорила, – что становится неудобно затягивать твоё пребывание у Тамары Давыдовны. Несмотря на это понимание, ты можешь преспокойно лелеять планы ожидания приезда своего жениха, что произойдёт через полгода при самых благоприятных обстоятельствах. Значит ли это, что ты намереваешься продолжать жить у Тамары Давыдовны всё это время? А ведь ты живёшь у неё уже пять месяцев вместо двух, из которых шёл расчёт.

Другим примером твоего бесцеремонного отношения к предоставленному тебе гостеприимству является то, что ты куришь в квартире человека, у которого эмфизема лёгких, для которого недопустим табачный дым и который сам из-за этого бросил курить. Миша сказал, что он недавно застал тебя и Тамару Давыдовну, курящую твои сигареты. А ведь ты обещала мне не курить в квартире вообще.

Короче, я прошу тебя срочно искать жильё. Я, к сожаленью, в Нью-Йорке больше никого не знаю и помочь в этом не смогу. Но ты не раз говорила мне, что у тебя достаточно много знакомых в Америке, ты завела недавно новые знакомства. Попроси этих людей помочь тебе. Я надеюсь, что ты не хочешь доводить до момента, когда о необходимости поиска жилья тебе дадут знать Миша или Тамара Давыдовна. Вот где должна сработать твоя гордость.

Если английский язык для тебя непреодолим, езжай в Брайтон-Бич и наймись продавщицей, официанткой, секретаршей, кем угодно в эмигрантский бизнес и зарабатывай деньги. Можно, конечно, и в Америке жить у друзей-знакомых, побираясь, занимая деньги. Делай что тебе вздумается – страна, что называется, свободная, – но, пожалуйста, не рассчитывай, что я буду тебе помогать при таком выборе.

Если бы я видел, что ты бьёшься изо всех сил, делаешь всё от тебя зависящее, чтобы обосноваться в Америке, я был бы рад продолжать помогать тебе. Но я вижу, что ты сидишь и ждёшь у моря погоды, не делая никаких реальных попыток для того, чтобы остаться жить в Америке, – то, чего ты так хочешь, по твоему утверждению. В этой ситуации у меня пропадает всякое желание помогать тебе, тем более когда помощь ты стала толковать как содержание.

Борис

Посылаю тебе копию письма, которое я отправил Рине. Я думал над моим вчерашним разговором с ней и о сложившейся ситуации вообще, и у меня создаётся впечатление, что Рина убеждена, будто живёт она в тишине и покое с дружеского благословения Тамары Давыдовны, которая только рада её присутствию и вовсе не желает его прерывать. И тут вдруг появляюсь я и начинаю требовать, чтобы она переезжала, из каких-то моих корыстных или злобных соображений.

Я в своих разговорах с Риной всячески избегал ссылаться на тебя или на Тамару Давыдовну, чтобы Рина не знала о ваших жалобах на неё. Поэтому ей кажется, что это я завариваю бучу, тогда как все вокруг только наслаждаются её обществом. Это тот случай, когда деликатность и доброта – твои и твоей мамы – позволяют Рине как бы невзначай злоупотреблять ими. Ты, Миш, мужик крепкий, и я знаю, что настаёт момент, когда пора поставить зарвавшегося человека на место. Ты жалуешься мне и просишь меня что-то сделать. Но мне тяжело что-либо предпринять на расстоянии. Разрешить эту проблему просто: если ты скажешь Рине, что пора выметаться, тогда ей станет понятно, что это не моя назойливая блажь, а реальная ситуация.

Ещё раз извини, Миша, что я втравил вас в эту гнусь. Но поверь, что моё высокое мнение о Рине до её приезда было абсолютно искренним заблуждением.

Дай мне, пожалуйста, знать о развитии событий.

Будь здоров.

Твой Борис

Я Рину отшил теперь уж навсегда. Какая наглая баба! Пять месяцев живёт у моих друзей и не думает съезжать.

Она просрочила свой обратный билет и теперь просит у меня денег, чтобы купить новый. Я сказал ей, чтобы она заработала эти деньги, что я ей больше давать их не буду. Я ей недавно отвалил ещё 250 да одну её картинку продал у себя за 125. Медицинская страховка, которую я ей купил, тоже истекла, о чём я её предупредил. Я позвонил ей недавно и напомнил, что ей пора съезжать, тут она мне выдала, что она на меня в суд подаст, что я за неё ответственный. Я сказал, что моя ответственность за неё длилась только два месяца, срок действия моего приглашения, а теперь она ответственна сама за себя. Но самое ужасное, что мои друзья негодуют и ничего сделать с ней не могут, уж слишком люди деликатные.

Ей наконец стало понятно, что художественная слава ей не светит, так что она устроилась в пекарню, тесто катать. Пусть потрудится на обратный билет. Но она бредит каким-то женихом, который, мол, скоро должен эмигрировать и на ней жениться. Жених этот напоминает мне её многочисленных знакомых в Америке, у которых она намеревалась остановиться и которых просто не оказалось в наличии.

Всё я попадаю на баб, за которыми я хожу, ухаживаю, забочусь после того, как мы сближаемся, а не для того, чтобы сблизиться. Попадались мне, конечно, заботливые, но те, от которых мне было тошно, а тем более от их заботы. Я говорю о тех, с кем я спутывался надолго. Так и с Карен. Всё я играл с ней в папу. А мне бы хотелось, чтобы она мне в ответ была мамой, а она была злой мачехой.

Ты просил меня описать наш последний день вместе. Что ж, «у меня секретов нет, слушайте, детишки».

Вечером, когда уже было решено, что завтра я уезжаю от неё, мы пошли погулять, как часто это делали в конце дня. Разговор был мирным, и я пытался приучить себя к мысли, что это последний раз мы так гуляем, и руки наши всё ещё соприкасались по привычке. И хоть ясное ощущение правоты принятого решения не проходило, мозг ещё не мог осознать, что близость, общая судьба – всё это исчезнет на следующий день. Когда мы легли в постель, я предложил в последний раз заняться любовью. Карен без энтузиазма развела ноги, а я встал на колени перед пиздой, её роскошной пиздой. Коленопреклонённый перед коленоразведённой! Восторженная медитация перед пиздой. Надо отдать должное Карен – она была с идеальными чертами пизды.