Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

Вера всё лето в командировках со своим молодым начальником. У них, по-моему, любовь. И правильно – со мной скучно и бесперспективно.

Чувства у меня к ней больше дружеские, так что, ежели у ней там любовь (что пока моё предположение), мы, видимо, всё равно будем дружить. Так что жил я в деревне один, что меня вполне устраивает. Поставил ещё один рекорд, поймал леща на два с половиной кило.

Гласностью и перестройкой я, кажется, благополучно переболел. Больше не тянет следить за всякими сессиями, читать публицистику. Обрыдло. Кажется, смогу опять заглубиться в себя.

Спасибо за вызов. Подал бумаги на поездку к тебе и теперь жду разрешения. Осовременил старый лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь в Америке!»

Сергей

Поздравляю с лещом в два с половиной кило. Тебе надо сделать из него чучело и вывешивать на выставках вместе со своими картинами. Я всё пытаюсь представить себе, как бы я смог прожить целый месяц один в избушке, совершенно без «курьих» ножек. Интересно бы проэкспериментировать, да случая не представляется. Наверно, к счастью.

Я надеюсь скоро переболеть своим браком, который вот-вот развалится юридически, а пока он у меня нейдёт из головы. Часто Карен, укладываясь в кровать, хотела спать и поворачивалась ко мне задом, свернувшись калачиком. (Кстати, калач выглядит, как жопа с ручкой.) У Карен в матке пружинка, и можно в неё беззаботно кончать в любое время месяца. Я ложился позади её, с хуем наизготовку, и оттягивал ей наверх ягодицу. Пизда открывалась навстречу. Я смачивал хуй слюной, и он легко проскальзывал внутрь. О, чудо проникновения! Она в полусне чуть подаётся мне навстречу. Я медленно двигаюсь, смакуя каждое мгновенье. Пизда – красна!

И в то же время мне приходит мысль, что вот демонстрация того, как женщине ничего не стоит пустить в себя мужчину, даже не будучи возбуждённой, даже в усталости или во сне. И какого дьявола женщины так систематично сопротивляются мужскому желанию в самом начале – ведь им ничего не стоит дать мужчине удовлетворение, которое ему так неоспоримо нужно. Ведь даже если тебе не хочется, но ты видишь мужчину, которого ты возбудила и который просит тебя. Дай ему себя. С тебя не убудет, а, может быть, даже прибудет.

И злоба на женщин, установивших свою мнимую недоступность, за исключением, которое они соизволяют делать для того или другого, вырастала до ненависти. Но я знаю, что вот я скоро кончу, и ненависть исчезнет, но пока я ебу её и как бы мщу всему остальному женскому роду, который мне сейчас, увы, недоступен. И вот вечно юный оргазм пронзает меня, и я вдавливаюсь в неё в слепой необходимости слияния. Она подаётся на меня, давая понять, что чувствует мой оргазм, что ей самой сейчас не до ебли, ей бы только заснуть поскорее. Я мечтаю заснуть с хуем в её пизде, но он, увы, скоро выскальзывает. Карен с закрытыми глазами тянется к тумбочке, нащупывает коробку с тампонами и вставляет тампон, чтобы сперма не вытекала, вместо того чтобы сжать ноги и всасывать её до последней капли влагалищем.

Всё проходит: взаимопонимание, участие, нежность, любовь, но всегда остаётся пизда, которая тебя никогда не подведёт и даст тебе оргазм. Потому-то в женщине пизда самое важное, ибо на неё можно положиться, тогда как на женщину можно только лечь.

Карен является воплощением ненависти к себе, неуверенности в себе, отвращения к себе. А женщина, неуверенная в себе, с умеренной похотью, воспринимает более сильную похоть мужа или любовника как угрозу, поскольку она понимает, что мужчина, чье желание сильнее, чем у нее, может либо бросить её ради более похотливой женщины, либо завести параллельно других любовниц. Это опасение, эта тревога вконец заглушают остатки её умеренной похоти, которая снижается до еле заметного уровня.

Карен ненавидит себя до такой степени, что не в состоянии оставаться наедине с собой. Она не выносит тишину и всегда держит включённым телевизор. Ей необходимо давление извне, которое отвлекало бы её от самой себя. Ей нужен перечень дел, которые требуются выполнить к определённому сроку. Ей нужно соблюдать диету, требующую пожирания определённого числа калорий в день. Стоит ей оказаться без этого давления, как она впадает в депрессию и, чтобы заполнить себя суетой, начинает безостановочно есть всё, что попадается под руку.

Она всегда носила длинные юбки, стараясь скрыть свои полные, коротковатые ноги, которых болезненно стеснялась. А ноги, хоть, конечно, не идеальные, но вполне приемлемые и уж вовсе не оправдывают такого параноидального стыда.

Однажды Карен меня спросила, мечтал бы я, чтобы у неё ноги были красивее. «Нет», – ответил я. И тотчас подумал, что я мечтаю не о других ногах, а другом, новом теле, целиком. Тогда пусть у этого тела будут такие толстые ляжки, что, даже когда она разведёт ноги, пизда будет не видна и, чтобы до неё добраться, нужно будет руками разгребать в стороны мясо.

Как-то, проходя мимо женщины со злобным лицом, я сказал, что её, наверно, давно не ебли. Карен съехидничала, что кто же захочет такую. Я промолчал, но подумал, что я бы не замедлил, не будь я женат.

– Посмотри, какая толстая баба, – сказал я, увидев проходящую в толпе гигантшу, которыми так полнится Америка.

– А она что, виновата? – сразу огрызнулась Карен, якобы защищая толстуху от несправедливости, а на самом деле ненавидя меня за то, что я упомянул о верёвке в доме повешенного. Ведь Карен считает себя толстой.

Плакала она не только по всякому поводу и, что самое интересное, даже без всякого повода. Прежде всего она ревела, если возникало какое-либо препятствие, которое следовало преодолеть. Даже если ей нужно было выразить какую-то мысль или привести аргумент в споре, то она пасовала и сразу пускала слезу, а потом обозлевалась, чтобы утвердиться в сварливости, а вовсе не для того, чтобы преграду преодолеть.

Любая сентиментальная ситуация, какой бы ничтожной она ни была, тотчас вызывала потоки слёз. Слезливое умиление доканывало Карен. Она с готовностью плакала над книжками, которые она перечитывала, или над фильмом, который она смотрела по многу раз. В них непременно шла речь о несчастной или счастливой любви или о злоключениях или торжестве над невзгодами какого-либо ребёнка. Но в жизни любовь и дети вызывали у неё раздражение.

(Интересно, кстати, что из всех видов искусств живопись и скульптура крайне редко могут вызвать слёзы. Тогда как литература, музыка, кино делают это с лёгкостью.)

Настроение её было всегда в состоянии неустойчивого равновесия, будь оно плохим или хорошим. Чуть что – и всё переворачивается с ног на голову. Не похвалишь вовремя, скажешь слово, которое ей покажется не тем, и всё чудное настроение рушится. Но восстанавливается сразу, как предложишь пожрать в хорошем ресторане.