Алексей Улюкаев - Чужое побережье

Смотри: еще так рано,

А он приходит пьяным.

Он не бывает трезвым,

И все глядит на звезды.

Что звезды? Луч далекий,

Летит он сквозь столетья.

А жизни, даты, сроки —

Всего лишь междометья.

Всего лишь междутемье —

Все эти сроки, даты.

Не задержись с расплатой

За прежних дней веселье,

Не задержись с похмельем,

Поддатый.

А жизнь нас учит, учит,

Уроки преподносит.

Споткнется взгляд о тучи:

Звезда упала. Осень.

Он спозаранку квасит.

Совсем не верит в бога.

Но звездная дорога

Любую жизнь украсит…

А выбор очень прост —

Червям или огню.

Погост? Красив погост.

По сколько раз на дню

Я приходил сюда

Прохладой насладиться.

А принесут лишь раз.

В довольно ранний час.

Вся подойдет родня,

Пусть знает и она,

О чем мне пели птицы…

Здесь а́ще переходит в ваще́,

Здесь проблема мелких бриллиантов острее, чем жидких щей,

И нет пророка в Отечестве – что за морока!

И отчество забываешь, и пепел Клааса здесь

Отнюдь не стучит (хотя все стучат), и бес

Уже не в ребро – из ребра. И гораздо ранее срока.

Аве, цезарь: это уходят во мрак корабли,

Там, где последний маяк охраняет Валгаллу

(Влага, Галлия, «Записки о Галльской войне»– узнаются ли?).

На краю земли,

Где последний моряк,

Как последний дурак, к штормам прибавляет по баллу.

Бал будет венский, счет – гамбургский. Габсбургов сербы не чтут,

Убивают их запросто, просто чтобы начать мировую войнушку.

Чтобы разрушить быт и уют.

Чтобы на каждую из двух с четвертью миллионов минут

Приходилось побольше метких выстрелов пушки.

Мы заплатим вам полный кровавый ясак

И пойдем все тем же путем, цезарю салютуя.

Моритури так моритури. А салютует тебе дурак.

Вот и еще один век над нами лютует, лютует, лютует…

Вода в новгородских колодцах должна

Была. Да уже рассчиталась.

А ты все бормочешь, бормочешь. Какого рожна?

Сошлись лоскуты и сшились в лоскутное одеяло.

Вот радость, вот счастье, и вот (подытожим) права.

Здесь римское право не лучше, чем право на лево.

А ежели гордо сидит на плечах голова,

Так это исправят, исправят технично и смело.

А ты лоскутки перепутай, ты всех обмани

И выберись мимо таблички, где выхода нету,

На третью от солнца, довольно большую планету.

Так это ж… Да, верно. Магнит. Очень сильный магнит.

…А на всякий пожарный есть сявка-пожарник,

Он нажарит пожарских котлет.

И я буду ему за подсказ благодарен:

Смерти нет, но и жизни нет.

Мы с ним пламя сбиваем, сбиваем брандспойтом,

Пена застит нам горизонт.

Над оставшимся пеплом хоть пойте, хоть войте:

Пепелище и есть наш резон.

Подтверждение факта, что перед соединением с кислородом

Достигал осмысленных форм углерод.

Мы над глупостью этакой вместе с народом

Посмеемся – народ не соврет.

И не требуй возврата за негодный билет.

Самый Главный Кассир подытожит:

Ни на Марсе, ни на ближайшей к нему из планет

Жизни нет.

Но и смерти тоже.

Что за привычка глотать расстоянья помногу,

Бегством спасаться, пускаться в бега спозаранок,

Даже вопрос не задав, куда эта дорога…

А ведь дорога эта ведет к океану.

И в океане все тропы становятся рябью,

А из рябых ты и станешь всех лучше, всех краше.

Даже волна причитает по-бабьи. По-бабьи!

Эх, наше все – это пушки. Ну, все это наше.

А у тебя все богатство – мечи да орала.

Все, что есть мочи, мечи на столы богдыхана.

И в перековке, сродни лоскутным одеялам,

Дырки, заплатки – по моде у Тришки кафтаны.

Ты намотаешь на шарик свои расстоянья,

Выпьешь не все, но порядочно из океана.

Ну а теперь (извини, час, ты знаешь, не ранний)

В камеру нужно вернуться – заждалась охрана.

И двадцать пять, и тридцать пять, и сорок

Ушли туда, где нас давно уж ждут.

И хоть не все проговорили разговоры,

Хоть счастья нет – терпение и труд,

Покой и воля, истины, обманы —

Паек? – Вполне достаточный паек,

Чтоб продержаться в этом океане

Я смог.

Все это происки беса. На приисках бога

Мы ни бельмеса не смыслим в руде, в аффинаже,

Но, как настанет пора подведенья итогов,

На забалансовый счет перечислим продажу.

Мерные слитки. Безмерная жажда – пожить бы!

Эта нажива – наживка, блесна золотая.

А на спот-рынке теперь волатильность такая:

Только богач был – и вот ты теперь пролетарий,

И пролетаешь фанеркою по-над Парижем.

Трубы пониже, дымы над домами – пожиже,

И вместо мелких бриллиантов – грошей мелочевка.

А в остальном – при своих: геморрои да грыжи,

Да по дорожкам топтанье походкой неловкой.

По выходным здесь заводят молитвы и мессы.

Прииск как прииск. Хозяин лишь больно суровый.

И не допросишься тут ни любви, ни моркови.

Все это происки беса, да, происки беса…

Какое дело морю до залива,

От свежей отстраненного воды,

Где уж давно барашковые гривы

Не бегают туды или сюды.

Но через линзу северной слюды

Ты глянешь на обплаченные ивы.

Оплачено? С Невы? Увы, не вы. И

Не вам по берегам следить следы.

И хоть так хочется воскликнуть: viva!

Но vita brevis. Витя брав и смел,

Волна же волатильна и пуглива,

Не приспособлена к какому-то из дел.

Песчинки лижет ли неторопливо,

Растрелли обрекает на расстрел

Ли из сольцы и солнца тучей стрел.

…А лучше я придумать не сумел.

Какое дело морю до залива.

Спи, ночь сентября, как и марта,

Те же двенадцать часов.

Дети уже потянулись за парты,

Птицы – на юг. Голосов

Птичьих и детских теперь не услышать,

Осень молчанку молчит.