Коллектив авторов - Поляна №3 (9), август 2014

Зашли девочки из нашей группы. Перешел в их комнату. Проснулся к вечеру. В комнате был только я и еще одна девушка. Я за ней в университете почему-то не ухаживал. И в комнате не приставал – устал, да и пьян еще был. Но хотелось. И я все лежал на матрасе, на полу, глядел в нее влюбленно, и говорил:

– Я выиграл выборы, ты только послушай, я выиграл выборы…

Олимпиада и груди

И вот я влюбился. Звали ее Наташа, она была на год старше, мне тогда – четырнадцать, и я полагал, что она весьма опытная женщина. Она была очень красивая. В белой футболке и джинсах, вареных, кажется. Сидела на подоконнике и умудрялась как-то смотреть на меня, в то же время глядя на стену университета. Это было в Бельцах – мы с ней участвовали в республиканской олимпиаде по английскому языку и знали друг друга один день. Но она очень мне нравилась. Ах да, я же влюбился.

В Бельцы мы приехали с утра – вся унгенская делегация, в составе нашей училки английского (хотя она вообще-то – «немка»), училки из четвертой школы, меня и еще трех девушек. Это радовало. Я вообще часто влюблялся, только никому об этом не говорил. Особенно тем, в кого влюбился.

Перед тем как пересказать текст о Лондоне, я несколько раз оглянулся. Наташа сидела в самом конце кабинета. Я вспомнил, что она приехала из Кишинева, о чем сказала мне в вестибюле Бельцкого университета, у фонтана. Университет мне понравился – кишиневского Госа я тогда еще не видел. Она сама подошла – мне бы духу не хватило.

Обхватив голову руками и шевеля губами над книгой, я еще раз подумал, что влюбился. Это огорчало – мы сегодня же вечером и уезжали. Хорошо влюбился, до слез. Когда думаешь о ком-то и хочется немного плакать, немного умереть или лучше – уснуть на лугу с цветами, увидеть ее во сне, а потом проснуться, раскрыть один цветок – и увидеть там ее, а потом снова уснуть, но уже – рядом. Мне надо было отвечать через одного. Я стал думать, что делать. Классе в пятом у нас один паренек порезал палец лезвием и написал кровью на листе – «Я тебя люблю, Диана». Нет, не подходит. Он был сопляк и дурак. А я был на олимпиаде, взрослый, чертовски обаятельный, циничный и умный. Четырнадцать лет. Куртка «Монтана». Как у американских летчиков. А у нее – белая футболка и джинсы. С ума сводящая большая грудь – хоть я ни о чем таком не думал, но и от груди тоже глаз отвести не мог.

Отвечавший затормозил. Что-то у него не получалось. Комиссия начала его терзать. Еще полчаса. Я достал из кармана ручку и начал писать.

«Любовь моя, глаза твои – цвета надежды, а волосы —…». В общем, там было немного из соломоновых песен, что-то от меня и много-много глупостей. Я бросил ей на стол и отвернулся.

Тетки в комиссии возмущались моим произношением – а что тут такого, чистейший ливерпульский акцент, сказал я им, после чего они вообще говорить от ярости не могли. Место я занял пятнадцатое.

В коридоре я подождал ее, она села на подоконник, и вот мы: смотрим – не смотрим друг на друга, я думаю, что же сказать, а она улыбнулась, и тут я ее поцеловал. По-настоящему, без всяких там. Потом я собрался поцеловать ее снова, она увернулась, улыбнулась, сейчас мне почему-то кажется, что улыбнулась – коварно, хотя почему, объяснить не могу, и сказала – не все сразу. А когда – теперь я уже улыбнулся – мы уезжаем. Запиши телефон.

Я записал, синим фломастером, на руке, и ее уже не видел, все вспоминал, как целовались. На прощание чмокнула в щеку. Несерьезно. Больше я ее не видел.

Следующим утром я приехал в Кишинев – в гости к девочке, в которую тоже был влюблен. Но мы встречались уже два месяца и чувства мои притупились, вот я и флиртанул, можно сказать – отчаянно и смело, да чего уж там, изменил буквально.

– А что это у тебя на руке? – спросила она.

Только сейчас я вспомнил, что решил не смывать цифры, а потом вообще про них забыл, и конечно, соврал – сказал, что нашел друзей на олимпиаде.

Она была умной-глупой маленькой-большой опытной девочкой-женщиной. Она предпочла поверить.

Фантазер

Он сидел там уже четвертый день. Маленький крысенок, совсем не противный – наоборот, очень милый и презабавнейший. У него было грустное выражение лица. Да, лица, а не мордочки. Чем-то он похож на философа, решил я – точно, философа или спаниеля. И потом понял, чем – взглядом, печальным и очень, я бы сказал, мыслящим.

Крысенок с мыслящим взглядом наблюдал за миром из трещины в асфальте. Трещина образовалась оттого, что асфальт у жилого дома укладывали абы как. Конечно, в этом девятиэтажном доме было много крыс. Они совсем обнаглели и рылись в мусоропроводе даже днем. Люди проходили мимо, и говорили – надо бы вызвать санитарно-эпидемиологическую службу, пусть бы они засыпали все трещины в асфальте хлоркой.

Крысенок, слыша это, только презрительно морщился. Я ни разу не видел, чтобы он подбежал к мусорному контейнеру или просто отлучился от своего поста. Я даже решил, что он болен и не может добывать себе пропитание, и оставил у трещины немного хлеба и польскую сосиску, за что на меня накричали старушки на лавочке. Тут и так полно крыс, кричали они, а вы их еще и прикармливаете.

Крысенок еды не тронул. Он просто наблюдает за людьми, решил я, и отважился подойти к трещине.

– Здравствуйте, – начал я вежливо и издалека, – вы не находите, что сегодня – прекрасная погода?

– Угу, – согласился крысенок, – ничего погода. Теплая. Но вообще-то вы зря так. Я же крыса. А крысы не разговаривают.

– Но вы-то говорите, – сказал я.

– Да, – согласился он, подумав, – просто я – необычная крыса.

– А какая же вы крыса?

– Говорю же, необычная.

– Понятно, но – чем необычная?

– Я – фантазер, – торжественно сказал крысенок и спросил: – хотите сигарету?

– Да. Благодарю вас.

Видимо, поняв, что просто так от меня не отделаешься, крысенок взмахнул рукой:

– Проходите.

Я залез в трещину на асфальте. Там было уютно.

– Иногда трубы с горячей водой прорывает, и тогда я принимаю ванны, – сообщил мне крысенок-фантазер.

– Да, я тоже очень люблю горячие ванны. Но вот вы…

– Напрасно люди считают нас нечистоплотными животными. Да и вообще, нет ничего глупее ненависти людей к крысам.

– Почему вы так думаете? – вежливо спросил я.

– Мы не причина, а следствие. Вы мусорите, и от этого заводятся крысы, – объяснил крысенок, – так кто же заставляет вас сваливать у домов кучи мусора?

Мне нечего было возразить. Мы помолчали. Крысенок смотрел на мир.

– Скажите, – снова спросил я, – почему вы все время смотрите на мир?

– Видите иву? Я ее придумал еще зимой. Весной она выросла. Потом я придумал листья, и они появились.

– А сейчас что вы придумываете?

– Ветер, который шевелит листья, – видите?

Ветер действительно появился.