Иван Барков - Лука Мудищев (сборник)

Распахнуты окна в заброшенный сад,

Там звездные гроздья на нитке висят;

Ты бродишь сомнамбулой в доме моем,

И стекла хрустят под твоим каблуком.

Зачем ты себя раздеваешь при мне,

Зачем, напиваясь, ты плачешь во сне?

А в сердце все та же безумная страсть,

С такой ведь недолго сойтись и пропасть!

Как пенится хмельная брага,

И все желанья — на алтарь!

Тебя ведет одна отвага,

В любви ты раб и государь.

Над ней, лежащей без движенья,

Подъемлешь потное чело,

И вновь счастливые мгновенья

Тебе откроет это зло.

Но что тебе страстей извивы

И оскверненный сей алтарь,

Когда у ног продажной дивы

Ты снова раб и государь!..

Входи сюда же, изверг богохульный!

Сокройся, пусть никто тебя не видит.

Ты хочешь наслажденья? Вот ведь как!

Мучитель! О, заметь, что, если даже

Ты всходишь над податливой пиздой,

Из ебли может выйти только ебля.

Так не ломайся же! Спеши, исчезни,

Не дожидайся, чтобы тени падших женщин

Виденьями возникли пред тобой,

Со взорами, исполненными страсти…

Сокройся же во мне от грешных таинств,

Встань, напрягися, поспеши, исчезни,

Найди себе прибежище во мраке,

Чтоб вновь и вновь напомнить о себе!

. . . . . .

. . . . . .

. . . . . .

Какие-то носятся звуки

И бредят нездешней любовью,

С руками сплетаются руки

И льнут к твоему изголовью.

А путь наш все выше, все круче

И, сблизившись бесповоротно,

Как жребий мой жалок и скучен,

Как время твое мимолетно!

Казалось бы, что ж! Отлюбили.

Казалось бы, что еще нужно?

За все мы с лихвой заплатили

И смотрим вокруг равнодушно.

Бесцельно встречаются губы,

Насытившись вечной любовью,

И грезят небесные трубы —

И льнут к твоему изголовью!

Если б я этих ног в темноте не разжал,

Никогда бы тебе лживых слов не сказал;

Как хотелось надеяться, верить, любить

И последнюю искру в любви погасить.

Только хватит ли воли сей миг удержать?

Как хотелось мне верить, любить и страдать,

Но под вечной луной, как всегда, я солгу,

Даже если разжать этих ног не смогу!..

Когда оживает скворечник

Сквозь шелест, и щебет, и гам,

Пробьется из бездны подснежник,

Обнимутся мытарь и грешник

И тут же взлетят к небесам.

Когда же твой день воссияет,

Срываясь в апрельскую таль,

Все настежь! Как солнце играет,

Ты сбросишь манто, и растает

На длинных ресницах печаль.

С кем теперь моя Аннет?

Где бы мне найти ответ.

Мы везде ее найдем,

Нравится ей тот, кто славен,

Кто родился богачом,

Тот, кто весел и забавен,

У кого могучий лом

Или Богом кто оставлен;

Уголовник ли, Платон,

Будь ты Авель или Каин,

При делах иль неприкаян,

Всяк нахален и влюблен!

Впрочем, деньги ни при чем.

Водится со всеми. Amen.

В час последнего беспамятства

Не поднять с похмелья век,

Все, кто сгинули, — останутся

Под разливом этих рек.

Порыванья, содроганья,

Что искали мы на дне?

В час последнего свиданья

Ты ведь вспомнишь обо мне!

Ты у зеркала свет мне застишь,

Я твой баловень, ты — швея,

Эта плоть, словно двери, настежь,

Сколько времени ты моя?

Мне взглянуть бы на душу живу,

По изгибам скользя твоим;

Клонит ветер над речкой иву,

Низко стелется тонкий дым.

Ты пьешь вино — и разум твой молчит,

Любовь моя, мы виноваты оба,

Пока же смерть наш спор не разрешит,

Тебе останусь верным я до гроба.

Как ни играй насмешка на губах,

Твои слова, поверишь ли, пустое,

Как ни горит упорный блеск в глазах,

Несчастна ты, но я несчастен вдвое.

Еще хранишь ты неприступный вид,

Еще твои движенья безучастны,

Но даже смерть наш спор не разрешит,

Где мы с тобой, как никогда, несчастны!

В песке морском, к закату разогретом,

Тебя я в три прыжка настиг, о диво!

Я был — кресалом, ты же вновь — огниво

Изображала… Здесь, под парапетом

В желаньях ты была так прихотлива,

Блестя обломком золотого зуба,

Что бросив навзничь в полосе отлива,

Ворвался я в зияние раструба.

Там, в глубине разбуженного лона,

Мужи сходились — их сердцебиенья

Я вторил им. И навсегда до стона

Запомнил к тайному прикосновенья

Мы все в тебе сходились неуклонно

Дрожа от страсти и от нетерпенья.

Я тебя поманил, я тебя залучил,

Я от нечего делать косяк нам забил,

Я добился тебя до рассвета!

Все на свете отдать, целовать и ласкать,

Я тебя полюбил в это лето.

Ты пыталась быть строгой в одном неглиже,

Стоит рот мне открыть, ты смеешься уже,

Мы без устали делали это;

Набежала волна, закатилась луна,

Я тебе изменил в это лето.

Только сделал я знак, ты задула свечу,

Я на пальце наган равнодушно кручу,

Всё то видел я, кажется, где-то.

Ах, какая тоска, пистолет у виска,

Я оставил тебя в это лето!

В любви запретов нет, похоже,

И все пороки на виду,

Катались мы на смятом ложе,

Как будто грешники в аду.

Срывались флейты и пистоны,

Терзая воющих собак;

Сливались скрежеты и стоны,

Гашиш и аглицкий табак.

Зачем искать зверей опасных,

Зачем шарахаться людей,

Когда среди забав опасных

Не знал я женщины страшней!

Она мой демон и мучитель,

Слиянье уст, пожатье рук.

Я враль, как всякий сочинитель,

Но темен стал порочный круг.

Все перепуталось, однако,

Жена, любовница, жена,

И воскресает в пичикато

Одна дрожащая струна!

В твоих глазах, что голубей небес,

Плывет Берлин-кораблик вниз по Шпрее;

Нас искушенья настигает бес,

А ветер задувает все сильнее,

Ты веткой покачнешься без листвы,

Когда на теле проступают знаки

Греховной жизни, ветреной любви,

Как на листе линованной бумаги.

Медлительная тьма у ног легла,

Ты поцелуй по капле пьешь губами,

Где вновь и вновь сближаются тела,

Окутанные нежностью и снами.

Красавиц ли звал на ложе

Иль сдуру гневил жену,

Одну я любил… О, Боже,

Тебя лишь любил одну.